— Сильно болит? — с участием спросила она.
— Адски.
— Врач сказал, что так и должно быть, когда кончится действие уколов. Он дал мне обезболивающие пилюли для тебя… пойду принесу, они остались на кухне, в моей сумочке.
Брин направилась было в кухню, но Райли остановил ее, схватив за руку.
— Мне не нужны пилюли.
— Но если рука болит…
— Лучше я глотну бренди, оно притупит боль, но не свалит меня с ног. Выпьешь со мной?
Все еще сжимая запястье Брин, Райли потянул ее через комнату к бару. Она кротко последовала за ним. Поздний час придавал всему происходящему какой-то сюрреалистический оттенок. Неужели они действительно расхаживают среди ночи по этой экстравагантно декорированной гостиной вдвоем, босые и практически раздетые? Это казалось невероятным, но тем не менее все так и было.
Райли посадил Брин на табурет, а сам обошел вокруг стойки бара. Недолгие поиски увенчались успехом, он обнаружил даже не один, а два сорта бренди. Выбрав более дорогую марку, плеснул себе в стакан щедрую порцию.
— Мне не надо, — сказала Брин, зацепившись ступнями за нижний обод табурета.
— Может, налить тебе ликера? Я тут нашел бутылку «Бейлиз», помнится, ты его любишь.
— Ничего не нужно.
— Тогда за твое здоровье.
Обжигающая жидкость согрела горло, желудок, по груди и животу разлилось приятное тепло. Райли закрыл глаза. Лицо у него осунулось, кожа вокруг плотно сжатых губ побелела.
Брин осторожно тронула забинтованную руку:
— Что, очень сильно болит, да?
— Все нормально, — бросил Райли. В его голосе прозвучали нотки чисто мужского пренебрежения к боли, которое всегда сводит женщин с ума.
— Почему ты не хочешь признаться, что тебе больно?
— А зачем скулить?
— Затем, что человек, которому плохо, вправе рассчитывать на сочувствие. Это нормально и вполне естественно.
— К женщинам это тоже относится?
— Конечно.
Райли рассмеялся.
— Не понимаю, что тебя так развеселило?
— Теперь я понял, почему, когда тебе бывало плохо в некоторые дни, ты всегда ложилась в постель.
— Да, это очень больно, — сказала Брин, оправдываясь. — Посмотрела бы я на тебя, если бы тебе пришлось терпеть такое хоть один день в жизни.
Райли потрепал ее по щеке.
— Я знаю, что это больно. — Он погладил большим пальцем ее нижнюю губу. — Но, кажется, мы нашли против этого отличное лекарство, не так ли?
Брин судорожно сглотнула и опустила глаза. Она беспокойно заерзала на табурете.
— И наш метод помогал в сто раз лучше любой таблетки, — добавил Райли охрипшим голосом.
— Не помню.
— Помнишь, помнишь.
— Откуда ты знаешь, что я помню, а что нет? — взвилась Брин.
Взгляд Райли скользнул по ее шее и остановился на груди, обтянутой футболкой. Брин проследила направление его взгляда, но могла бы и не делать этого. Она и так знала, что Райли имел в виду: ее выдавали напрягшиеся соски, бесстыдно выступающие сквозь тонкую ткань.
Она слезла с табурета и быстро сказала:
— Забирай свое бренди и иди наверх, а я отправляюсь спать.
Брин вернулась к кушетке и принялась демонстративно взбивать подушку. В этом не было необходимости, но должна же она была хоть чем-то заняться, чтобы не смотреть на Райли и не встречаться с его понимающим взглядом.
Она улеглась и натянула на себя плед до самого подбородка, потом повернулась на бок и сделала вид, что спит. Пружины кушетки прогнулись под весом Райли: он присел в ногах у Брин. Брин не открыла глаза, тогда он положил ее ноги себе на колени. Глубоко вздохнув, она перевернулась на спину и посмотрела на Райли.
— Ты же сказал, что возьмешь бренди наверх.
— Нет, это ты сказала, чтобы я взял его и уходил наверх. Похоже, сегодня тебе ужасно трудно запомнить, кто что говорил. Как ты думаешь, может, это происходит потому, что тебя смущает мое присутствие?
Брин фыркнула и прикрыла глаза с наигранно скучающим видом.
— Ну хорошо, оставайся, если хочешь, мне все равно. Только не мешай мне спать и сиди тихо. — Она глубоко вздохнула и снова закрыла глаза, но через секунду опять открыла их и резко села на диване. — Прекрати сейчас же!
— У тебя всегда были очень отзывчивые ступни.
Райли сунул здоровую руку под плед и безошибочно нашел самое чувствительное место на ее стопе, у основания большого пальца. Простое прикосновение, легчайшее поглаживание, не больше, всегда действовали на Брин подобно электрическому разряду.
— Похоже, ты не намерен дать мне заснуть, не так ли? — сердито спросила она.
— Как ты можешь спать, когда я страдаю?
— Что, бренди не помогает?
— Пока нет. — Райли поднял стакан. Он не отпил еще и третьей части. Брин устало вздохнула:
— Ну хорошо, я посижу с тобой, как с маленьким. Но учти, если ты напьешься и, вместо того чтобы успокоиться, начнешь дебоширить, я отошлю тебя домой. Я же знаю, ты умеешь водить машину левой рукой.
— Да, ты должна это помнить, — сказал Райли с ленивой усмешкой.
Брин действительно помнила, как он, бывало, вел машину левой рукой и чем тем временем была занята правая. Ее бросило в жар. Ну кто ее дергал за язык, почему ее так и тянет вспомнить прошлое?! Как будто мало того, что Райли то и дело напоминает о нем не слишком деликатными намеками.
— Если ты не прекратишь эти непристойные инсинуации, я отправлю тебя наверх.
— В нашу первую брачную ночь я очень удивился, обнаружив, что ты девственница.
— Райли! Ты разве не слышал, что я только что сказала?
— Это никакая не инсинуация, а простая констатация факта. Я был удивлен.
— Почему?
— В наше время на свете осталось не так уж много девственниц твоего возраста.
— Моего возраста? Тебя послушать, так я просто древняя старуха. Доисторическое ископаемое.
— Сколько тебе тогда было лет? Двадцать пять? Признайся, Брин, ты сама-то много встречала двадцатипятилетних девственниц?
— Может, их следовало собрать всех вместе и поместить в музей?
— Ты так говоришь, как будто обиделась. Я же не имел в виду ничего плохого, просто сказал, что удивился. Я не говорил, что был разочарован. — Райли лениво погладил большим пальцем высокий подъем. — Если уж на то пошло, меня это очень обрадовало, — мягко добавил он. — Если бы мне пришлось думать да гадать, кто был с тобой до меня, я бы, наверное, сошел с ума. Мне была невыносима мысль о том, что ты занималась любовью с другим мужчиной.
