— Брось, не раздумывай долго, — обратился к нему Лео. — Все куда проще, чем тебе кажется. Лиза тебя ждет не дождется. Вернись к ней сегодня же, и она встретит тебя с распростертыми объятиями.
Микеле повернулся.
— Значит, я должен притворяться, будто люблю её? И потом…
— Зачем притворяться? — прервал его Лео… — Кто тебя заставляет… Не усложняй. Главное, что она готова лечь с тобой в постель… Вот и будь доволен.
Микеле снова задумчиво посмотрел на дорогу.
— Пусть остановит машину на площади, я там сойду, — предупредил он. — Но представь себе, — продолжил он начатый разговор, — что кто-то тебя оскорбил… Этот кто-то тебе не слишком неприятен, и, несмотря на оскорбление, ты не в силах его возненавидеть… Ты притворишься разгневанным и дашь ему пощечину или же промолчишь?
— Зависит от того, какое оскорбление нанесено, — ответил Лео.
— Величайшее!
— Но в таком случае, — возразил Лео, — этот человек не может быть мне хоть мало-мальски симпатичен. А тогда твой вопрос теряет всякий смысл.
— И все-таки. Как бы ты себя повел в такой ситуации?
— Конечно, я бы дал ему пощечину, — решительно ответил Лео.
На площади автомобиль остановился. Когда Микеле стал вылезать из машины, Лео потянул его за рукав.
— Заставь Лизу, — сказал он, подмигнув Микеле и выразительно прищелкнув пальцами, — …потрудиться. — Затем откинулся на сиденье, крикнул шоферу свой адрес, и машина помчалась дальше.
Пять минут спустя Лео уже был дома. Он прошел в свой кабинет — почти голую комнату, в которой стояли лишь коричневая этажерка и американский письменный стол да висели книжные полки. Сел в кресло; в дождливых сумерках эта удобная, но стандартная мебель навевала невыносимую тоску, казалась лишней, ненужной. И вообще, было самое скверное время дня — уже не вечер и еще не ночь. Свет с улицы был слишком слабым, чтобы ясно различать что-либо, а свет настольной лампы казался слишком ярким в этой серой полутьме. Однако Лео быстро поборол тягостное чувство. Он зажег свет, прочел деловое письмо и стал писать ответ. В этот момент зазвонил телефон. Не выпуская ручки, он поднял трубку и поднес к уху.
— Алло?
— С кем я говорю? — донесся до него женский голос. «Мариаграция», — подумал Лео.
— Мой номер триста четырнадцать — девяносто шесть.
— Я говорю с синьором Мерумечи? — переспросил женский голос…
— Да.
— Это я — Мариаграция… Карла предлагает отправиться в «Ритц» потанцевать… Хочешь пойти с нами?…
— Хорошо… Я буду у вас примерно через час.
— Кстати, — добавила Мариаграция. — Когда мы сможем с тобой встретиться?
Лео по опыту знал, что теперь разговору не будет конца.
— Решим это попозже, — ответил он и резко положил трубку. После чего закончил письмо и неторопливо написал еще одно.
Дел в истинном значении этого слова у него не было. Вся его работа заключалась в том, что он старался извлечь как можно больше выгоды из принадлежавших ему домов, которые сдавал внаем, да иногда осторожно спекулировал на бирже. Однако его капиталы росли с каждым годом. Он тратил лишь три четверти своих доходов, а на оставшиеся деньги покупал новые дома. Запечатав в конверт оба письма, он закурил и перешел в спальню. За час он должен был успеть побриться, одеться и приехать к Арденго. Он зашел в ванную, помылся, аккуратно и тщательно побрился, вернулся в спальню и стал одеваться. Его страстью были превосходно сшитые костюмы из превосходной ткани. Сам ритуал одевания доставлял ему огромное наслаждение. Он надел белую шелковую рубашку, выбрал галстук серебристо-черного цвета, натянул серо-красные шерстяные носки и, наконец, после долгих и сложных манипуляций облачился в темно-синий приталенный костюм моднейшего покроя. Затем стал любоваться собой перед зеркалом. Возможно, оттого, что в полутьме он казался более приятным, моложавым, либо оттого, что он был в совершенном восторге от своего великолепного костюма, но только Лео твердо уверовал в то, что лицо у него красивое, благородное и в меру печальное. Он посмотрел на часы. Прошло уже сорок пять минут. Он торопливо вышел из дому, заскочил в гараж, выкатил автомобиль, а десять минут спустя уже звонил в дверь виллы семейства Арденго.
В гостиной горела всего одна лампа, возле которой неподвижно сидела на диване Карла. Она уже успела одеться и приготовиться к выходу. На ней было легкое персикового цвета платье, она накрасилась, причесалась и припудрилась.
— Мама сейчас придет, — сказала она.
— Прекрасно, — ответил Лео, садясь и энергично потирая руки. — Как себя чувствуешь?
— Хорошо.
Они помолчали. Лео взял руку Карлы и поцеловал ее.
— Так что будем делать?
— Съездим в «Ритц», потанцуем, — рассеянно ответила Карла. — Вечером ты поужинаешь с нами, да?
Послышался скрип открываемой двери. Карла мгновенно отдернула руку. Вошел Микеле.
— О, какой шикарный вид! — воскликнул он с наигранной веселостью. — Добрый вечер, Лео… Чем же вы здесь занимаетесь, богатые, счастливые, роскошно одетые?
— Собираемся в «Ритц» потанцевать, — тем же рассеянным тоном ответила Карла.
— Танцевать? — Микеле сел. — Я тоже не прочь… возьмешь меня с собой, Карла?
— Пригласил всех Лео, — ответила она, пристально глядя на возлюбленного.
«Я и не думал, черт побери, никого приглашать», — Котел возразить Лео, но промолчал.
— Почему, Лео, — слабо запротестовал Микеле. — За чай я еще пока в состоянии заплатить сам.
Карла снова посмотрела на Лео.
— Какой может быть разговор! — поспешил сказать Лео. — Я приглашаю и, само собой, плачу за все.
Секунду все трое молчали.
— Но, Микеле, — добавила Карла, — ты пойдешь с нами только при условии, если переоденешься…
— Да, конечно…
Микеле наклонился. Ботинки покоробились, брюки до самых колен были забрызганы грязью, а сам он весь промок.
— Конечно, ты права, Карла. Он встал.
— Тысячу раз благодарю тебя, мой великодушный друг, удаляюсь, дабы привести себя в порядок.
Он отвесил Лео поклон и ушел.
— Мне очень грустно, — сказала Карла еще до того, как за Микеле закрылась дверь.
— Почему?
— Сама не знаю. — Она посмотрела на темные оконные стекла, по которым стекали сверкающие капли дождя. — Может, из-за дождя. — Ее голова томно склонилась к Лео. Лео нежно погладил ее по волосам и поцеловал.
— Будешь танцевать со мной. Только со мной одной. Мама посидит… Она сможет потанцевать с другими… Ну хотя бы с Микеле, — с откровенным бесстыдством сказала Карла. Она резко засмеялась, ей показалось, что она и в самом деле постарела на целый год. «Это конец», — подумала она.
