Мистер Тэбрик снова посмотрел на свою жену и заговорил с ней, называя ее всякими ласковыми именами. Он уже примирился в душе со всем, что случилось, несмотря на то, что, пожалуй, впервые отдал себе в этом ясный отчет и понял, какая пропасть их теперь разделяет. Но, глядя на лисят, в то время как они карабкались на него и ползали по его коленям, он незаметно забыл о своем горе и невольно залюбовался ими. Он даже наслаждался этим красивым зрелищем. Изредка он гладил свою лису и целовал ее. Она и не думала возражать против подобной вольности. Сегодня он больше чем когда-либо был поражен ее красотой: ее нежное обращение с детьми и бесконечная гордость за них делали лисицу еще более прекрасной в его глазах. Он так увлекся игрой с ними, что провалялся на земле у лисьей норы целое утро.
Мистер Тэбрик поочередно играл то с одним, то с другим лисенком, переворачивая их на спину и почесывая им животики; они были еще слишком малы, чтобы с ними можно было играть в какую-нибудь более сложную игру. Изредка он оборачивался к своей лисе, гладил ее или просто любовался ею. Время шло совсем незаметно, и он был искренне удивлен, когда она вдруг собрала лисят, втолкнув их всех по очереди обратно в нору, еще раз подошла к нему и посмотрела на него с таким видом, будто хотела попрощаться и сказать ему, что надеется скоро снова его увидеть, теперь, когда он знает сюда дорогу.
Лисица так ясно выразила свою мысль, что слова оказались бы ненужными, даже если бы она обладала даром речи. Мистер Тэбрик прекрасно ее понял, тотчас же поднялся на ноги и отправился домой.
Как только он остался один, все те чувства, которые не беспокоили его, пока он был вместе с ней, и которые он бессознательно отгонял, чтобы не испортить себе настроение, разом нахлынули и стали терзать его.
Прежде всего перед ним встал мучительный вопрос: разве жена не изменила ему? Разве она не опустилась до того, что отдалась животному? Смел ли он, мог ли он любить ее после этого? Но это беспокоило его все-таки меньше, чем можно было ожидать: ведь теперь он уже пришел к внутреннему убеждению, что нельзя предъявлять к ней требования, которые обычно предъявляются ко всякой порядочной женщине. На нее теперь следует смотреть просто как на лису. А если судить ее с этой точки зрения, то она была ничем не хуже других лисиц. Она даже заслуживала похвалы за то, что произвела на свет и с любовью растила своих лисят.
Был мистер Тэбрик прав или нет, придя к такому умозаключению, — судить не нам. Но я хочу только напомнить тем, кто будет осуждать его за слишком широкие взгляды, что они, эти люди, не видали того, что довелось видеть ему. Если бы подобная сцена разыгралась на их глазах, очень возможно, что и они пришли бы к такому же выводу, что и мистер Тэбрик.
Все это, однако, составляло лишь десятую долю тех страданий, коим подвергся мистер Тэбрик. Он, кроме того, спрашивал себя: не ревнует ли он? Заглянув в свое сердце, он убедился, что несомненно ревнует и даже ярится из-за того, что ему приходится уступать свою лису каким-то диким животным. Он спросил себя: не бесчестно ли с его стороны мириться с этим? И не следует ли постараться вовсе вычеркнуть жену из памяти? Не следует ли исполнить свое недавнее решение уйти от мира и никогда не видеться с ней?
Так он мучил себя весь остаток дня. И наконец уже вечером пришел к окончательному убеждению, что ему не следует ее больше видеть.
Но среди ночи он проснулся с ощущением необычайной ясности мыслей и сказал сам себе с удивлением:
— Ну не безумец ли я? Целый день изводил себя какими-то воображаемыми ужасами. Разве может животное обесчестить человека? Я человек и стою неизмеримо выше любого животного. Разве мое достоинство позволяет мне опускаться до того, чтобы ревновать ее к зверю? Нет, тысячу раз нет! Если бы я ощущал влечение к лисе, я, несомненно, был бы преступником. Но я имею право радоваться, видя свою лису, потому что люблю ее; а она поступает правильно, устраивая свое счастье согласно тем законам, которые существуют среди ей подобных.
Наконец он сказал себе в утешение те самые слова, в которых — он это почувствовал — и крылась истина:
— Когда я с ней, я счастлив, и зачем выворачивать наизнанку то, что, по сути, совсем просто, и доводить себя до безумия путаными умозаключениями.
Следующие два или три дня он приходил проведать свою лису и ее лисят, хотя проводил с ними уже значительно меньше времени, чем в первый раз. Эти посещения доставляли ему такое искреннее удовольствие, что вскоре окончательно усыпили в нем чувство ревности, и он перестал размышлять о самолюбии, чести и долге.
Однажды он решил взять с собой стереоскоп и колоду карт.
Сильвия была настолько ласкова и мила, что разрешила надеть себе на морду стереоскоп, но отказалась смотреть в него, а все вертела головой, стараясь лизнуть ему руку. Ее поведение совершенно точно доказывало, что она совсем забыла, для чего служит стереоскоп. То же самое повторилось и с картами. Она очень радовалась, что он принес колоду, но только кусала их, подбрасывала в воздух лапами и не обращала ни малейшего внимания на то, были ли это пики, трефы, бубны или черви, тузы или короли. Очевидно, она разучилась отличать и карты.
С того дня он носил лисьей семье лишь такие подарки, которые могли быть оценены матерью и детьми по достоинству: сахар, виноград, изюм и сырое мясо.
К середине лета лисята постепенно привыкли к мистеру Тэбрику и стали его узнавать, а он научился различать их и решил окрестить. С этой целью он однажды захватил с собой из дому чашечку с водой, покропил их, как подобает при крещении, сказав, что он их крестный отец, и дал каждому имя. Он назвал их Сорель, Каспар, Сильвин, Эстер и Анжелика.
Сорель был неуклюжим маленьким созданием и обладал веселым и ласковым щенячьим нравом. Каспар, самый крупный из пятерых, был очень свиреп и, даже играя, постоянно кусался. Не раз за это время он вцеплялся острыми зубками в руку своего крестного отца. Эстер была крепкого, мускулистого сложения и имела более темную окраску, так что казалась среди других настоящей брюнеткой; Анжелика, наоборот, была ярко-рыжей и являла собой почти точную копию матери. Сильвин, самый маленький лисенок, крайне любопытный, хитрый и смышленый, отличался слишком хрупким сложением.
У мистера Тэбрика, таким образом, оказалась на руках целая семья, и он так привязался к лисятам и полюбил их, что действительно стал относиться к ним, как к собственным детям.
Его любимицей была Анжелика (она напоминала ему своей грацией и изяществом его жену). Даже во время игры Анжелика проявляла какую-то особенную чуткость и мягкость, совершенно отсутствовавшие у ее братьев и сестры. За ней, по степени привязанности, у мистера Тэбрика шел Сильвин; он оказался самым умным из всего семейства и соображал настолько быстрее всех остальных, что мистер Тэбрик невольно задумался над вопросом, не унаследовал ли он от матери частицу человеческого разума. Лисенок, например, быстро усвоил свое имя и — что еще более удивительно — выучил имена своих братьев и сестер раньше, чем они сами стали на них откликаться.
Кроме того, Сильвин несомненно был философом, он вообще никогда не показывал своего дурного настроения и спокойно мирился с тем, что брат Каспар постоянно обижал и дразнил его. Однако Сильвин был иногда не прочь и сам подшутить над другими. Так, однажды в присутствии мистера Тэбрика он сделал вид, что учуял в маленькой ямке неподалеку от их норы полевую мышь. Очень скоро к нему присоединился Сорель, а затем и Каспар и Эстер. Но как только они стали рыть землю и с головой ушли в это занятие, он сейчас же ускользнул от них, с хитрым видом подошел к своему крестному отцу и, улыбаясь, уселся рядом с ним. Потом он выразительно мотнул головой в сторону остальных, опять улыбнулся и многозначительно наморщил лоб, так что мистеру Тэбрику сразу стало ясно, что лисенок хотел этим сказать: «А ведь ловко я их околпачил, правда?»
