Он вышагивал взад и вперед за проволочной решеткой, сцепив руки за спиной и опустив голову, пока не доходил до угла, где поворачивался на каблуках и поднимал голову. Его лицо ничего не выражало.
Удаляясь от клетки, мисс Лэкетт получила еще один удар, так как случайно посмотрела в сторону, и ее взгляд остановился на орангутанге. Это животное в безутешном горе сидело на полу, в его спутанном и всклокоченном длинном красноватом мехе застряла солома. Его глубоко сидящие коричневые глаза смотрели на нее в упор, черные ноздри раздувались. Так вот на какое животное походил ее возлюбленный! Вот с этим-то меланхоличным Калибаном
[23]
сравнивали его посетители! Так эта чудовищная уродливая обезьяна — подходящая компания для человека, которого она считала своим возлюбленным! Для человека, за которого она собиралась замуж!
Мисс Лэкетт тихонько выскользнула из «Обезьяньего дома», полная отвращения и стыда. Ей было стыдно за все за свои чувства, за свою слабость, из-за которой Джон дошел до этого. Ей было стыдно за зрителей, за себя, за весь грязный мир, где существовали люди и животные, похожие на них. К ее стыду примешался страх, возраставший с каждым ее шагом. Она боялась, что ее узнают, и на всех прохожих смотрела с беспокойством. Даже выйдя из сада, она не почувствовала себя в безопасности, так что села в наемный автомобиль, но продолжала поминутно поглядывать в боковое стекло. Никто ее не преследовал.
«Слава богу, все хорошо! Опасность миновала», — подумала она, хотя и не могла признаться себе, какой именно опасности остерегалась. Быть может, она боялась, что ее тоже запрут в клетке…
На следующий день мисс Лэкетт почти избавилась от болезненного впечатления, оставшегося у нее после посещения зверинца, и главным образом чувствовала облегчение, что это осталось в прошлом.
«Никогда больше я не совершу подобного безрассудства! — подумала она. — Никогда больше не подвергну себя такому ужасному риску. Никогда больше не стану думать об этом бедняге, так как мне это не нужно. Справедливости ради надо было сходить туда и посмотреть на него, хотя бы тайком. Было бы трусостью не пойти, это не в моем характере. Но будет трусостью и пойти снова. Это будет слабость После того, как я удовлетворила свое любопытство, необходимо его подавить. Теперь я знаю самое худшее, и мне следует обо всем забыть. Если отправлюсь туда снова, то это будет больно для меня и несправедливо по отношению к нему, так как он может меня узнать; если он проведает о том, что я приходила дважды, то станет питать ложные надежды. Он может решить, что я хотела поговорить с ним. И будет далек, очень далек от истины! Думаю, он сошел с ума. Я уверена, он лишился рассудка. Я это чувствую. Говорить с ним — все равно что общаться с сумасшедшими родственниками, которых видишь раз в году. Но, к счастью, мои намерения не противоречат моему долгу: я не должна его видеть, меня даже страшит эта мысль. Больше нечего говорить об этом».
Не часто случалось, что мисс Лэкетт была до такой степени уверена в своей правоте, и не часто, добавим мы, обстоятельства ее к этому принуждали. Она целую неделю снова и снова твердила себе одно и то же, но, несмотря на это, ей все никак не удавалось забыть про Кромарти или хотя бы изгнать его из своих мыслей на час или два.
На четвертый день после посещения зоологического сада случилось так, что генерал Лэкетт давал званый обед, на котором Жозефина выполняла роль хозяйки. Некоторые из гостей были молоды, и один или два почувствовали себя неважно. Так как генерал непредусмотрительно отпустил своего шофера на этот вечер, то, естественно, в подобных обстоятельствах его дочь предложила развезти своих юных друзей по домам. Один из них жил во Фроньеле, двое других на Серкус-роуд, в Сент-Джонс-Вуде
[24]
.
Мисс Лэкетт поехала обычным маршрутом от Итон-сквер к Парк-лейн, затем по Бейкер-стрит, Лорд-стрит и Финчли-роуд до Фроньеля, а оттуда отвезла своих двух спутников обратно на Серкус-роуд.
Распрощавшись со своими спутниками, на обратном пути она почувствовала неясное беспокойство. Жозефина медленно направилась к станции Бейкер-стрит, все время думая о Кромарти. Видимо, это и заставило ее машинально свернуть налево и поехать по Внешнему кольцу. Ведя автомобиль, она испытывала смущение; она выбрала эту дорогу только потому, что хотела развеяться. Все ее мысли были о том, что Кромарти там, в зоологическом саду. Она устала, и катанье развлекало ее. Через несколько минут она подъехала к зоологическому саду. Проехав над туннелем, она очутилась у главного входа, совсем близко от «Нового обезьяньего дома», расположенного, как она знала, рядом с Маппин-террас. Жозефина вышла из автомобиля и пошла к ограде, которая оказалась слишком высока, чтобы можно было заглянуть внутрь, а когда девушка подтянулась на руках, то не увидела почти ничего, только густую тень вечнозеленых растений, угол Маппин-террас сквозь просвет между ними — и темный силуэт под луной. Она смотрела на него, и ей на секунду показалось, что он ей знаком. У нее устали руки, и она соскользнула вниз.
— Джон, Джон, почему вы здесь? — спросила она громко.
Через несколько минут она увидела приближающегося к ней полицейского; тогда она села в автомобиль и медленно отъехала прочь.
Миновав главный вход, она снова повернула и снова увидела Маппин-террас.
— Конечно, это Вавилонская башня, — произнесла она вслух. — Все это хозяйство — как Ноев ковчег
[25]
. О, проклятие!
В ее глазах стояли слезы, и уличные фонари виделись ей в радужном ореоле. Но она сказала себе, что нужно уезжать отсюда прочь.
В эту ночь она не могла заснуть, не в силах отогнать от себя тяжелые мысли. Другими словами, у нее недоставало сил справиться с навалившимися на нее бедами; она видела их во всей полноте, во всем их неприкрытом ужасе, они были так велики, что не укладывались в привычные рамки.
Если бы мисс Лэкетт могла сказать себе: «Я любила Джона, а теперь считаю его сумасшедшим. Какая ужасная трагедия, очень больно думать о безумце, я так жестоко разочаровалась в любви. Это самое глубокое разочарование, которое может постигнуть девушку в моем положении и т. д.», — если бы она могла сказать это, то она нашла бы верный способ облегчить свои страдания. Отыскав причину в таких расхожих понятиях, как помешательство и разочарование в любви, она вскоре стала бы ощущать всего лишь небольшое волнение. Но она могла думать только о Джоне Кромарти, о его лице, голосе, манерах, походке; об особенной клетке, где она видела его в последний раз, о запахе обезьян, об издевательских смешках в толпе и о собственном одиночестве и несчастье, причиной коих был Джон.
Одним словом, Жозефина думала только о своем страдании и не думала о том, как оно называется. А подобрать название своей боли — первое средство избавиться от нее. В три часа ночи она встала с постели и направилась в столовую, где нашла флягу с портвейном, бутылку виски и немного оливок. Она налила себе стакан портвейну и выпила его, но его сладкий вкус был ей противен; тогда она отставила портвейн и взялась за виски. Проглотив полстакана неразбавленного напитка, она почувствовала себя гораздо спокойнее. Она выпила еще стакан, поднялась к себе в комнату, бросилась на постель и сразу же погрузилась в тяжелый хмельной сон.
