— Значит, всё дело в спешке? Сатико так и предположила…
Послышались быстро приближающиеся шаги.
— Ой, я забыла носовой платок. Кто-нибудь, принесите! Мой платок, платок… — Поправляя на ходу рукава кимоно, в воротах появилась Сатико.
— Извините, что так задержалась.
— Долго же вы беседовали.
— Не так-то легко было найти благовидный предлог… Едва от неё отделалась.
— Хорошо, об этом после поговорим…
— Садитесь, — пропустив вперёд Юкико, Таэко уселась в машину.
От дома Сатико до станции было недалеко. Когда, как сегодня, нужно было спешить, сёстры пользовались автомобилем, обычно же ходили пешком, чтобы заодно и прогуляться.
Люди невольно останавливались, провожая взглядом трёх нарядно одетых сестёр. Хозяева лавочек знали их в лицо и любили о них посудачить, но мало кто мог бы точно сказать, сколько лет каждой из них. Сатико, например, давали лет двадцать восемь, да и то потому лишь, что многим случалось встречать её с дочерью. Незамужней Юкико, считали в округе, двадцать два, от силы двадцать три года. А Таэко многие принимали за восемнадцатилетнюю девушку.
Юкико достигла той поры, когда было уже не вполне уместно обращаться к ней как к молоденькой девушке, и всё же всем казалось вполне естественным называть её «барышней» или «дочкой».
Кроме того, сёстры предпочитали одежду ярких тонов, и не потому, что хотели выглядеть моложе, — иная одежда им попросту не шла.
В прошлом году Тэйноскэ пригласил жену с дочерью и обеими свояченицами полюбоваться цветами сакуры с моста Кинтайкё.
Он выстроил сестёр на мосту, чтобы сделать памятный снимок, и посвятил им следующее пятистишие:
Три красавицы
друг подле друга стоят,
три сестры на мосту Кинтайкё —
«Парчовый пояс».
Получится снимок прелестный.
Сходство между сёстрами не было скучным подобием, каждая обладала особыми, лишь ей присущими чертами, и вместе они контрастно оттеняли друг друга. Но в то же время в их облике безошибочно угадывалось нечто общее — то самое, что заставляло при взгляде на них подумать: какие очаровательные сёстры!
Самой высокой была Сатико, Юкико — чуть пониже, а Таэко примерно на столько же ниже Юкико уже одно это радовало глаз при виде сестры, когда им случалось идти рядом. Что же касается одежды, украшений и внешности, то Юкико больше всех тяготела к японскому стилю, Таэко — к европейскому, а Сатико занимала как бы промежуточное положение между ними. У Таэко было круглое лицо с хорошо прорисованными чертами, которому как нельзя лучше соответствовала её плотная, крепко сбитая фигурка. У Юкико, напротив, лицо удлинённое, а сама она — тонкая и хрупкая. Сатико же, казалось, сочетала в своей внешности лучшие черты их обеих. Таэко, как правило, носила европейскую одежду. Юкико всегда одевалась по-японски, а Сатико в летнюю пору отдавала предпочтение европейской одежде, в остальное же время носила кимоно. У Сатико и Таэко, похожих на отца, лицо было отмечено печатью весёлого оживления. Иное дело Юкико. Она всегда казалась грустной, задумчивой, но при этом, как ни странно, ей шли яркие узорчатые кимоно, модная же в Токио одежда из полосатой ткани приглушённых тонов на ней вовсе не смотрелась.
Всякий раз, собираясь на концерт, сёстры тщательно наряжались, сегодня же, поскольку концерт давали для избранного общества, они оделись с особой изысканностью. Не было человека, который не поглядел бы им вслед, когда, выйдя из машины, они взбегали на перрон, залитый лучами яркого осеннего солнца. Как всегда в это время по воскресеньям, поезд, идущий в Кобэ, был почти пуст. Когда они одна за другой, в порядке старшинства, заняли облюбованные ими места в вагоне, Юкико заметила, что сидевший напротив подросток-гимназист густо покраснел и смущённо потупился.
8
Как только Эцуко наскучило её игрушечная посуда, она послала служанку О-Хану на второй этаж за тетрадкой и села писать сочинение.
Дом Сатико был, в основном, выдержан в японском стиле, за исключением сообщавшихся между собой двух комнат — столовой и гостиной. Эти комнаты, обставленные по-европейски, служили для приёма гостей, но и в обычные дни семья проводим там большую часть времени. И гостиной стояло пианино, были там радиоприёмник и патефон, а зимой уютно потрескивали поленья в камине, поэтому в холодное время года эта комната служила прибежищем для всех домочадцев. Царящее здесь оживление привлекало Эцуко, и, если в доме не было гостей и она не хворала, девочка тоже постоянно находилась в гостиной. Расположенная на втором этаже комната Эцуко была на японский манер устлана соломенными циновками, но обставлена по-европейски и предназначалась для сна и для занятий. Но девочка предпочитала заниматься и играть в гостиной, поэтому там повсюду валялись книжки, тетрадки, игрушки, и, если приходил нежданный посетитель, комнату спешно приводили в порядок.
* * *
Когда вечером раздался звонок у входной двери, Эцуко отложила карандаш и поспешила навстречу Юкико, вернувшейся с обещанным подарком.
— Ой, не смотри, пожалуйста! — Вбежав вслед за Юкико в гостиную, девочка торопливо перевернула тетрадь исписанной стороной вниз. — Покажи скорее подарок.
Эцуко выхватила свёрток и разложила его содержимое на кушетке.
— Спасибо большое!
— Это то, что ты хотела?
— Да, спасибо тебе.
— Ты уже написала сочинение?
— Не смотри, не смотри! — Схватив тетрадку, Эцуко прижала её к груди и отскочила к стене. — Я не хочу, что бы ты читала.
— Но почему?
Эцуко засмеялась.
— Потому что я написала про тебя.
— Ну и что же? Покажи.
— Потом. Потом покажу. А сейчас нельзя.
Эцуко рассказала, что сочинение её называется ухо кролика и что в нём есть немножко про Юкико. Ей будет неловко, если та станет читать при ней. Пусть Юкико внимательно прочтёт сочинение и поправит ошибки, когда она уже будет спать. А завтра она встанет пораньше и, прежде чем отправиться в школу, перепишет всё набело.
Прикинув, что сёстры после ужина зайдут в кино или ещё куда-нибудь и вернутся домой поздно, Юкико поужинала с племянницей, потом выкупалась с ней вместе и около половины девятого повела её наверх. Эцуко, несмотря на детский возраст, обычно засыпала не сразу и перед сном двадцать, а то и тридцать минут оживлённо щебетала.
Уложить её спать было делом нелёгким, поэтому Юкико приходилось тоже ложиться в постель и слушать разговоры племянницы. Иногда она засыпала сама и уже не вставала до утра, а иногда, убедившись, что девочка спит, потихоньку поднималась с постели и, набросив, на плечи хаори,
[15]
шла в гостиную, чтобы выпить чаю с сёстрами или отведать белого вина с сыром в компании с Тэйноскэ.
