С некоторых пор, однако, ею снова овладел дух расточительности, и она уже не жалела денег на самую дорогую одежду, косметику, всевозможные безделушки. За какие-то два месяца у неё появились новые, куда более роскошные, чем прежде, часики, кольца, сумочка, портсигар, зажигалка. На тридцать пятый день после смерти Итакуры Таэко получила из Окаямы на память о покойном его любимый фотоаппарат — ту самую «лейку», которую некогда разбил Окубата в фойе концертного зала и которую Итакуре впоследствии удалось починить. Первое время Таэко не расставалась с этим фотоаппаратом, повсюду носила, его с собой, но вскоре и он был заброшен и заменён новенькой хромированной «лейкой» последнего образца.
Поначалу Сатико не придавала особого значения всех этим переменам, приписывая их естественной потребности заполнить пустоту, которая образовалась в жизни сестры после смерти любимого человека. Однако этим дело не ограничивалось. Как выяснилось, Таэко не только окончательно забросила работу над куклами, но и оставила свою студию одной из учениц. В школе Норико Тамаки она тоже, судя по всему, в последнее время появлялась не часто. До сих пор Сатико и на это старалась смотреть сквозь пальцы и ничего не обсуждала с близкими.
Но теперь, узнав, что Таэко открыто бывает на людях в обществе Окубаты, она поняла, что дальше так продолжаться не может. Что, если в один прекрасный день их встретит Тэйноскэ? При его острой неприязни к Окубате, ничего хорошего из этого не получится. Одним словом, Сатико решила обо всём рассказать мужу.
Как она и предполагала, Тэйноскэ был очень огорчён. А спустя несколько дней, когда Сатико по обыкновению зашла к нему утром в кабинет, он предложил ей сесть и объявил, что хочет с ней серьёзно поговорить.
Как оказалось, известие о том, что брат выгнал Окубату из дома, весьма озадачило Тэйноскэ, и он постарался узнать, почему это произошло. И вот что ему удалось выяснить. Кэй-тян подговорил кого-то из приказчиков и с их помощью украл из принадлежащего семье магазина ценности на довольно крупную сумму. Судя по слухам, он проделывал это и прежде, но тогда за него вступалась матушка и скандал удавалось замять. Теперь же старухи нет в живых, а поскольку это случилось не в первый раз, брат был совершенно взбешён. Он даже грозился подать на Кэй-тяна в суд, родственники насилу уговорили его не делать этого. Но, как только миновал тридцать пятый день со смерти матери, он сразу же указал Кэй-тяну на дверь и сказал, чтобы впредь ноги его не было в осакском доме.
Неизвестно, знает ли обо всём этом Кой-сан, продолжал Тэйноскэ, но он считает, что в свете всех этих событий и Сатико, и её сестре с зятем необходимо в корне пересмотреть свои планы в отношении брака Кой-сан с Окубатой. Узнай Тацуо, как обстоит дело, он, с его строгими взглядами, без сомнения, не допустит этого брака. До сих пор всё они смотрели сквозь пальцы на то, что Кой-сан встречается с Окубатой, и в душе, наверное, даже были сему рады, считая их брак наилучшим выходом из положения. Но в нынешних обстоятельствах позволить молодым людям оставаться вместе было бы попросту неприлично.
Возможно, Сатико и её сёстры до сих пор исходят из того, что Кой-сан лучше проводить время в обществе Окубаты, нежели какого-то другого, совершенно неизвестного им мужчины, но Тацуо вряд ли станет мирволить их встречам, по крайней мере до тех пор, пока Окубата не будет прощён и не получит согласия своей семьи на брак с Таэко.
В нынешних обстоятельствах молодые люди должны расстаться. Это необходимо со всех точек зрения. Пока Кэй-тян жил вместе со своей семьёй, матушка и брат могли как-то за ним присматривать, теперь же он фактически предоставлен самому себе. Вполне возможно, что брат выделил Кэй-тяну небольшую сумму — в порядке, так сказать, утешения — и он теперь сорит этими деньгами без разбору, не задумываясь о том, на что будет жить дальше.
Я не удивлюсь, сказал Тэйноскэ, если узнаю, что Кой-сан помогает ему их тратить. Она ведь заявила, что не любит Окубату. Зачем же тогда ей с ним встречаться? Тут поневоле задумаешься: а что, если ею движет не одно только сострадание, а куда менее благородные чувства? Да и вообще, если всё останется по-прежнему, в один прекрасный день может выясниться, что отношения у них вовсе не платонические. Как быть тогда? Ну хорошо, пусть даже до этого дело не дойдёт, всё равно не годится, чтобы Кой-сан целыми днями сидела в Нисиномии. Если об этом узнает брат Кэй-тяна, что он подумает о семье Макиока? Мало того, что Таэко окончательно скомпрометирует себя в его глазах, в каком свете предстанут перед ним они с Сатико?
До сих пор, сказал Тэйноскэ, он старался не вмешиваться в дела Кой-сан, этой линии он намерен держаться и впредь, но если она не порвёт с Окубатой, он будет вынужден рассказать обо всём Тацуо. Если в «главном доме» разрешат Таэко встречаться с Окубатой или, по крайней мере, не запретят ей этого — дело другое, но брать всю ответственность на себя он не может, Не так давно Тэйноскэ занялся игрой в гольф и теперь, встречаясь в клубе с братом Окубаты, не знает, куда деть глаза от стыда.
— Неужели ты и впрямь думаешь, что Тацуо позволит ей видеться с Окубатой? — спросила Сатико.
— Конечно, нет.
— Что же тогда делать?
— Думаю, мы должны категорически запретить ей эти свидания.
— А если она нас не послушает и будет встречаться с ним тайком?
— В таком случае, будь она моей сестрой или дочерью, я выгнал бы её из дома.
— И она сразу же побежала бы к Окубате.
Глаза у Сатико подёрнулись влагой. Конечно, отрёкшись от Таэко, они оправдают себя в глазах семейства Окубата, но разве этот шаг не чреват последствиями, которых так опасается Тэйноскэ? Он считает, что Таэко взрослый, самостоятельный человек и заставлять её следовать чьим бы то ни было наставлениям бесполезно. Если выгнать её из дома, рассуждает он, Таэко может одуматься. Не исключено, конечно, что она уйдёт жить к Окубате. Но зачем заранее настраивать себя на самое худшее? Тогда их тревогам и терзаниям вообще не будет конца. Таково мнение Тэйноскэ, но Сатико не могла без содрогания подумать о том, чтобы выставить сестру за дверь, да ещё с клеймом отверженной. До сих пор она всегда заступалась за Таэко перед «главным домом», почему же сейчас она должна обойтись с нею так жестоко? Да ведь Таэко ничего особенного не натворила. Тэйноскэ чересчур суров к ней. У неё не может быть недостойных намерений, ведь как-никак она воспитывалась в хорошей семье. Просто сердце у неё доброе, отзывчивое. Сатико привыкла заботиться о ней, как о родной дочери. Могла ли она отказаться от неё — и когда? — именно теперь, накануне годовщины смерти матери?!
— Ты, наверное, не так меня поняла, — поправился Тэйноскэ, видя, что жена готова расплакаться. — Я не говорю, что мы должны выставить её из дома. Я только сказал: «Будь Кой-сан моей сестрой…»
— Знаешь что, предоставь это дело мне. Вот приедет Цуруко — и я непременно с ней поговорю. Я уверена, мы что-нибудь придумаем.
На самом деле, однако, Сатико ещё не решила для себя окончательно, стоит ли ей заводить этот разговор с сестрой. В любом случае, подумала она, нужно подождать до тех пор, пока не кончатся поминальные обряды.
