— Судя по всему, они решили остаться в Сибуе, — сказала Юкико, подводя итог своему рассказу. — Вот увидите, они никуда оттуда не уедут.
— Неужели с переездом в Токио они так переменились?
— Мне кажется, Юкико не ошибается в своём предположении, — сказал Тэйноскэ. — Переезд в Токио позволил Тацуо отбросить соображения престижа и поправить материальное положение семьи. Что ж, это вполне разумно с его стороны, и осуждать его за это не приходится. А с теснотой в доме вполне можно смириться, нужно лишь настроить себя соответствующим образом.
— В таком случае, они должны так прямо и сказать, а не повторять заискивающим тоном: как обидно, что у нашей Юкико нет своей комнаты…
— Ну, видишь ли, людей не переделаешь. Наверное, они говорят так ради приличия.
— Когда приеду я, станет ещё теснее, — заметила Таэко.
— Гм… Не представляю себе, где ты будешь спать…
— Значит, пока я в безопасности?
— Мне кажется, пока про тебя забыли.
— Послушайте, теперь уж действительно пора спать! — воскликнул Тэйноскэ, когда часы на каминной полке пробили половину третьего. — Юкико нужно отдохнуть с дороги.
— Я хотела ещё поговорить о смотринах, но с этим, пожалуй, можно подождать до завтра.
Оставив эти слова Сатико без внимания, Юкико первой отправилась наверх. Эцуко спала в своей комнате, а на столике рядом с её кроватью были аккуратно разложены привезённые Юкико подарки, вплоть до коробки из-под сандалий. При взгляде на освещённое неярким светом ночника умиротворённое лицо девочки Юкико опять ощутила горячий прилив радости: она снова здесь, в Асии!
Юкико подошла к спящей на полу служанке и несколько раз позвала.: «О-Хару!» — но та даже не шевельнулась. Кое-как растормошив девушку и отправив её вниз, Юкико легла в постель и тотчас же погрузилась в сон.
27
Смотрины, ради которых Юкико вызвали в Асию, были назначены на восьмое марта. Этот день выбрала г-жа Дзимба о времени же и месте встречи она обещала сообщить дополнительно. Однако вечером пятого числа случилось непредвиденное, из-за чего смотрины снова пришлось отложить.
Утром того дня Сатико вместе, с двумя приятельницами поехала в Ариму навестить их общую знакомую, которая после болезни отдыхала там на горячих источниках. К несчастью, подруги решили ехать автобусом через горный перевал Рокко, и, хотя возвращались домой они на поезде, вечером, дома, уже в постели, Сатико вдруг почувствовала резкую боль в животе, и у неё открылось кровотечение.
Осмотрев Сатико, доктор Кусида высказал предположение, что у неё начались преждевременные роды. Вызванный тотчас же консультант подтвердил этот диагноз. А утром у Сатико произошёл выкидыш.
Всю ночь Тэйноскэ не отходил от жены. На следующий день он не пошёл на службу и опять-таки почти неотлучно находился в комнате Сатико, даже после, того, как боли у неё начали утихать. Он сидел у жаровни, уперев подбородок в руки, покоившиеся на каминных щипцах, и лишь временами, почувствовав на себе затуманенный слезами взгляд жены, поднимал к ней лицо.
— Ну, полно, полно… Ничего теперь не поделаешь…
— Ты не сердишься на меня?
— Помилуй, за что?
— За то, что я была неосторожна.
— О чем ты говоришь! Наоборот, теперь у меня появилась надежда.
Слёзы, стоявшие в глазах Сатико, крупными каплями покатились по щекам.
— Как обидно, что так случилось…
— Не надо больше об этом. Вот увидишь, у нас ещё будет ребёнок…
В течение дня супруги не раз возвращались к этому тягостному разговору. Глядя на бледное, без кровинки, лицо жены, Тэйноскэ и сам был не в силах справиться с охватившей его печалью.
С некоторых пор Сатико подозревала, что беременна, но никак не могла в это поверить: с рождения Эцуко прошло уже девять лет, к тому же в своё время доктора предрекали неизбежность специальной операции, если она захочет иметь второго ребёнка. Вот почему она и не задумывалась о своей беременности всерьёз.
Между тем Сатико знала, как горячо Тэйноскэ мечтает о сыне, да и ей самой, при том, что она, разумеется, не собиралась уподобляться Цуруко, было грустно оттого, что у неё только один ребёнок. Всей душой желая, чтобы её предположения подтвердились, она намеревалась переждать ещё месяц и тогда пойти к врачу.
Вчера, когда приятельницы предложили ехать автобусом, внутренний голос подсказал Сатико, что, при всей заманчивости такой поездки, этого делать не следует. Но она не прислушалась к этому голосу. Ей было неловко возражать и тем самым портить удовольствие подругам. Значит, ею двигало не пустое легкомыслие и, стало быть, ей не за что себя корить. Но когда доктор Кусида выразил сожаление, что она не остереглась, Сатико не могла сдержать слёзы раскаяния. Зачем она согласилась ехать автобусом? Зачем вообще решилась на эту поездку в Ариму?
Тэйноскэ, как мог, старался её утешить. Теперь, говорил он, у него наконец появилась надежда иметь сына, которую он совсем было потерял, думая, что у них уже не будет детей. Но Сатико видела, что в глубине души муж тяжело переживает случившееся, и чем больше он её жалел, тем сильнее досадовала на себя. Она совершила ошибку — нелепую и непоправимую.
На следующее утро Тэйноскэ, к которому, казалось, вернулось обычное расположение духа, отправился на службу, а Сатико лежала в своей комнате наверху и предавалась горестным мыслям. В присутствии Юкико, дочери или прислуги она старалась не плакать — ведь сестра приехала сюда ради смотрин, а это счастливое событие. Но стоило Сатико остаться одной, как на глазах у неё сразу же появлялись слёзы. Не допусти она этой ужасной оплошности, в ноябре у неё родился бы ребёнок, а на будущий год в это время он уже смеялся бы в ответ на её ласки…
Сатико не сомневалась, что на сей раз это был именно мальчик. Как обрадовалась бы ему Эцуко, не говоря уже о Тэйноскэ! Ей было бы намного легче, если бы она вовсе не догадывалась о своей беременности. Но ведь было же, было у неё тогда нехорошее предчувствие. Почему же она не отказалась от поездки на автобусе?" Предложение приятельниц застигло её врасплох, но ведь она могла найти какую угодно отговорку и отправиться вслед за ними на поезде. Почему же она этого не сделала? Нет, ей не может быть никакого оправдания.
Впрочем, возможно, Тэйноскэ прав и у них ещё будет ребёнок. А если нет? Тогда угрызения совести будут мучить её всю оставшуюся жизнь. Сколько бы времени ни прошло, она будет вспоминать об этом неродившемся ребёнке и думать: теперь ему исполнилось бы уже столько-то… Сатико проклинала себя за беспечность, её не покидало чувство вины перед мужем и перед ребёнком, которого она потеряла. И снова глаза ей застилали слёзы.
Коль скоро из-за болезни Сатико смотрины не могли состояться в намеченный день, об этом предстояло уведомить г-жу Дзимба. Правила приличий требовали, чтобы после стольких отсрочек кто-нибудь из семьи невесты лично принёс ей свои извинения. Трудность, однако, состояла, в том, что Тэйноскэ не был знаком ни с самой г-жой Дзимба, ни тем более с её супругом, который покамест держался в стороне от переговоров о сватовстве.
