До тех пор пока Итакура держится в соответствующих рамках, она могла бы делать вид, что ничего не замечает. Такого человека, как Итакура, удобно держать при себе. Ради неё он готов разбиться в лепёшку. Она может дать ему какое угодно поручение, и он почтёт для себя за честь его выполнить. Поэтому, собственно, она и не препятствовала тому, чтобы между ними установились короткие отношения. Но Окубата с его подозрительностью и ревностью не в состоянии этого понять. Вот почему они с Итакурой договорились, что некоторое время совсем не будут встречаться. Надо думать, Окубата теперь успокоился и жалеет о своём письме…
— Странный всё-таки Кэй-тян. И что ему дался этот Итакура… — заключила она.
— То, что тебе, Кой-сан, кажется пустяком, он может воспринимать совсем иначе…
Таэко, с некоторых пор уже не стеснявшаяся курить при сестре, вынула из-за пояса белый черепаховый портсигар, достала оттуда заграничную сигарету — по тем временам большая редкость! — и поднесла к ней зажигалку. Некоторое время она задумчиво молчала, пуская пухлыми губами колечки дыма. Не глядя на сестру, спросила:
— Кстати, ты не забыла о моей просьбе?.. Я имею в виду поездку во Францию…
— Нет, не забыла…
— А у тебя не было случая поговорить об этом с Цуруко?
— Видишь ли, я собиралась ей сказать, но потом передумала. Всё упирается в деньги, и тут требуется особая щепетильность. Я думаю, этот разговор лучше поручить Тэйноскэ.
— А как он сам относится к моей затее?
— Он считает, что, если твои намерения действительно серьёзны, мы должны тебе помочь. Но Тэйноскэ боится, что в Европе не сегодня-завтра начнётся война.
— Неужели всё-таки начнётся?
— Кто знает? Во всяком случае, Тэйноскэ говорит, что пока с твоей поездкой следует повременить.
— Да, но госпожа Тамаки собирается ехать совсем скоро. Она готова взять меня с собой…
Сатико с самого начала одобряла намерение сестры поехать во Францию — главных! образом потому, что тогда сами собой решились бы многие проблемы, связанные не только с Итакурой, но и с Окубатой. Её смущало только одно: ситуация в Европе, как было совершенно ясно из газет, приобретала всё более угрожающий характер. В этих условиях отпустить Таэко одну было бы слишком рискованно, да и в «главном доме» вряд ли согласились бы на это. Возможность отправить Таэко вместе с г-жой Тамаки несколько меняла дело.
По словам Таэко, госпожа Тамаки не собиралась задерживаться в Париже слишком долго. Со времени её прошлой поездки минуло уже много лет, и она давно хотела побывать во Франции ещё раз, чтобы ознакомиться с новыми направлениями в моде. После наводнения школа госпожи Тамаки требует основательного ремонта, и она решила, воспользовавшись вынужденным перерывом в занятиях, осуществить своё заветное желание.
Госпожа Тамаки рассчитывает пробыть во Франции около полугода. Хотя, по её мнению, Таэко следовало бы поехать туда на более длительный срок — скажем, на год или на два, — при желании она смогла бы вернуться в Японию вместе с нею. За полгода тоже можно кое-чему научиться, а она уж позаботится о том, чтобы Таэко получила там какой-нибудь солидный диплом.
Госпожа Тамаки намерена выехать во Францию в самом начале января, а в июле или в августе уже вернуться домой. Вряд ли за это время начнётся война. Ну а если начнётся — что ж, им придётся положиться на волю провидения. Всё-таки Таэко едет не одна, кролю того, у госпожи Тамаки есть друзья в Германии и Англии, так что в крайнем случае им будет к кому обратиться за помощью. Другая такая возможность вряд ли ещё когда-нибудь представится, сказала Таэко. Да, конечно, это путешествие связано с определённым риском, но она всё равно хочет ехать.
— Сейчас, даже Кэй-тян не возражает против моей поездки. Вот до чего насолил ему Итакура!
— Да я и сама, в общем, не возражаю. Но мне, конечно, нужно посоветоваться с Тэйноскэ.
— Пожалуйста, уговори его замолвить за меня словечко перед «главным домом».
— Поскольку речь идёт о начале будущего года, особой спешки, как я понимаю, нет.
— И всё же чем скорее состоится этот разговор, тем лучше. Когда Тэйноскэ собирается в Токио?
— Думаю, до конца года он успеет побывать там не один раз. А тебе, Кой-сан, всё-таки стоит заняться французским.
21
Госпожа Штольц с детьми отплывала в Манилу пятнадцатого сентября на пароходе «Президент Кулидж».
В отсутствие Эцуко Роземари каждый день осаждала Таэко и прислуг вопросами: «Когда же вернётся Эцуко-сан? Почему она так долго не приезжает?»
Но вот Эцуко наконец вернулась, и за исключением тех часов, что она проводила в школе, подружки были неразлучны. Бросив ранец в гостиной, Эцуко мчалась к проволочной сетке: «Руми-сан, комм!» Роземари тотчас же откликалась на её зов, одним махом преодолевала проволочную сетку и оказывалась на соседнем участке. Девочки бежали на лужайку, где, скинув туфли, прыгали через верёвочку. Иногда к ним присоединялся Фриц, а порой даже и Сатико с Таэко.
— Айн, цвай, драй, фир… — звонко выкрикивала Эцуко. Она выучилась считать по-немецки до тридцати и усвоила несколько новых слов вроде «Шнэлль, шнэлль!», «Биттэ», «Нох нихт».
Однажды, когда дети по обыкновению резвились в саду, до Сатико донёсся голос Роземари:
— Эцуко-сан, счастливо оставаться!
— Ауф видерзеен! — откликнулась Эцуко. — Когда приедешь в Гамбург, напиши мне.
— И ты тоже мне напиши!
— Обязательно напишу. Передай привет Петеру!
— Прощай, Эцуко!
— Прощайте, Руми и Фриц!
Вслед за этим Роземари и Фриц в два голоса запели «Дойчланд юбер аллес».
Сатико вышла на террасу посмотреть, что происходит у детей. Руми и Фриц, забравшись на дерево, махали оттуда платками. Эцуко тоже махала им в ответ. «Корабль», надо понимать, только что отчалил от пристани.
Сатико подошла к платану и тоже стала махать платком.
— Руми, Фриц, до свидания!
— Ауф видерзеен, мама Эцуко!
— Ауф видерзеен! Счастливого пути! Приезжайте снова в Японию!
— А вы с Эцуко приезжайте к нам в Гамбург!
— Обязательно приедем, как только Эцуко подрастёт. Вы тоже растите здоровыми и крепкими.
Это была всего-навсего игра, но Сатико вдруг почувствовала, как на глаза у неё навернулись слёзы.
Госпожа Штольц воспитывала своих детей в строгости. Стоило Роземари задержаться в долге подруги позже положенного часа, как слышалось неизменное: «Руми, домой!» В последние, дни, однако, всё было иначе, — видя, как дорог девочкам каждый час, который они могут провести вместе, г-жа Штольц разрешала дочери играть с Эцуко до позднего вечера.
Расположившись в гостиной, девочки усаживали перед собой кукол и без конца их переодевали. Когда же это им наскучивало, они ловили кошку и принимались наряжать её. В иные дни они по очереди играли на пианино, и тогда Роземари всякий раз просила подругу: «Эцуко, сделай ещё что-нибудь», что означало: «Эцуко, сыграй ещё что-нибудь».
