* * *
Я начинал понимать, что моя мать окончательно считает меня бессердечным ребенком, чудовищным эгоистом, капризным, маленьким, безрассудным скотом… Они напрасно пытались что-то предпринять, это действительно было бесполезно… С моими наклонностями, врожденными, неисправимыми, ничего нельзя было поделать… Она ясно видела, что мой отец абсолютно прав… Впрочем, за время моего отсутствия они еще больше закоснели в своем вечном брюзжании… Они были так измотаны, что даже звук моих шагов повергал их в ужас! Каждый раз, когда я поднимался по лестнице, мой отец весь кривился.
Случай с этими чертовыми болеро оказался последней каплей… к тому же машинка раздражала его донельзя, он никак не мог к ней приспособиться!.. Он проводил за ней весь день, пытаясь печатать копии… Он колотил по клавиатуре изо всех сил… Портил целые страницы… Возможно, он бил слишком сильно или же, наоборот, недостаточно, но звоночек не смолкал. Моя кровать была совсем рядом… Я видел, как он старается… Как копается в клавишах, путается в тягах… Это занятие не соответствовало его темпераменту… Он был весь в поту… Он проклинал все и чертыхался… Месье Лепрент в конторе постоянно изводил его и без конца преследовал. Было видно, что он только ждет повода… «Вы никогда не закончите выводить свои черточки, палочки! Ах! мой бедный друг! Посмотрите на ваших коллег! Они уже давно закончили! Вы каллиграф! Месье! Вы не пропадете!..» Он явно его не устраивал… Он уже пробовал спрашивать в другом месте… Он предвидел крах и обращался к бывшим сослуживцам… Он знал помощника кассира в конкурирующей компании… «Конниванс-Инсенди». Ему вроде бы обещали испытательный срок в январе… Но там тоже нужно было уметь печатать… Он принимался за это каждый вечер, как только возвращался с доставки.
Это был древний инструмент, необыкновенно прочный, специально для проката, он звенел на каждой запятой. Отец неистово тренировался, сидя перед форточкой, с обеда до полуночи.
Моя мать, закончив мыть посуду, на минуту поднималась к себе и клала свою ногу на стул, она ставила себе компресс… Говорить она больше не могла, моему отцу это мешало… От жары можно было сдохнуть… Начало лета выдалось знойным.
* * *
Время для поиска работы было выбрано неудачно… Накануне мертвого сезона торговля почти прекратилась. Кое-что разузнали… Потолкались то там, то здесь… среди знакомых коммивояжеров… У тех на примете ничего подходящего не было. Начинать нужно было только после периода отпусков… даже в иностранных лавках.
В определенном смысле этот период бездействия был даже полезен, так как у меня совсем не было шмоток… и нужно было меня снарядить, прежде чем я опять приступлю к поискам работы… Но с гардеробом дело обстояло совсем плохо!.. На обувь и пальто я мог рассчитывать не раньше сентября!.. Я был очень рад этой отсрочке… я мог еще передохнуть перед тем, как продемонстрирую им свой английский!.. Стоит им узнать правду, как опять начнутся разборки… В конце концов, это произойдет немного позже!.. У меня осталась только одна рубашка… Я надел отцовскую… Мне купят пиджак и двое брюк сразу… Но только в следующем месяце… Сейчас на это не было средств… Их едва хватало на жратву… Платить надо было восьмого, а счет за газ запаздывал! И еще налоги! И машинка отца!.. Из этого было не выбраться!.. Всюду попадались предупреждения о налогах! Их находили на всей мебели, фиолетовые, красные или голубые!..
Отсрочку я все же получил! Не мог же я ходить к хозяевам в изношенном, залатанном, обтрепанном костюмчике, с рукавами до локтей… Это было невозможно! Особенно в магазинах модных товаров и розничной торговли, где все они одеваются франтами.
Мой отец так был поглощен дактилографическими упражнениями и своими тревогами о том, что его вышвырнут из «Коксинель», что даже за обедом не оставлял свои размышления! Я больше его не интересовал. У него была идея фикс о низменности моей натуры! Тупой неизлечимый кретин! Вот и все! Я не способен проникнуться тревогами и заботами возвышенных натур… Я был не из тех, для кого ужас ошибок как нож, вонзенный в живую плоть! Который с каждой минутой погружается в нее все больше! Ах! нет! нет! Разве я поворачивал нож в ране! Еще? Еще глубже? Ах! Еще чувствительнее!.. Я не вопил о пользе страданий! Нет! Разве я превратился в Пассаже в факира? навсегда?.. Так что же? Стать необычным? да! чудесным? Замечательным? Совершенным? О! да! И еще в тысячу раз более занудным и истощенным, маньяком!.. Вечный источник расходов и семейных несчастий!.. И хорошо! Пусть все перепутается! Ах! да, именно таким образом! Стать в сто тысяч раз более экономным! Оп! Ля-ля! Ничего подобного вы еще не видели! ни в Пассаже, ни в другом месте! В целом мире!.. Господи Боже мой! Чудеснейший ребенок! Превосходный сын! Феноменальный! Но что с меня возьмешь! У меня была гнусная натура… Этому не было оправданий!.. У меня не было ни грамма чести… Я насквозь прогнил! Отвратительный выродок! У меня не осталось ни нежности, ни будущего… Я закоснел, как бревно! Я был наглым развратником! Хуже коровьего навоза… Угрюмый, как сыч… От меня нельзя было ждать ничего хорошего! Я был исчадием ада. И я регулярно ел в полдень и вечером и даже пил кофе с молоком… Свой долг по отношению ко мне они выполнили! Я был их крестом на этой земле! Моя совесть уже никогда не проснется!.. У меня остались лишь одни инстинкты и ненасытная утроба, чтобы пожирать жалкий рацион и пожертвования семьи. В некотором смысле я был настоящий вампир… Это было очевидно…
* * *
В Пассаже Березина со времени моего отъезда на всех витринах произошли многочисленные перемены… Возобладал «Стиль модерн», лиловые и оранжевые цвета… Это была великая мода на садовые вьюнки и ирисы… все это вилось вдоль стен лепным и деревянным орнаментом… Открылось два парфюмерных магазина и один торгующий граммофонами… Всюду висели одинаковые фотографии… и у дверей театра «Светский чердак»… И за кулисами. Там все время звучала «Мисс Хэлиэтт», всегда с одним и тем же тенором Пикалюга… Это был пленительный голос, который праздновал свой триумф каждое воскресенье! В Нотр-Дам де Виктуар для всех поклонниц… О нем говорили круглый год во всех лавках Пассажа, особенно о «Рождестве», которое этот Пикалюга ставил на Новый год!.. С каждым годом все более ошеломляющее, отточенное и сверхъестественное…
Намечалось проведение электричества во все лавки Пассажа! Тогда можно было бы убрать газ, который шел с четырех часов вечера, через все 325 конфорок, и который так сильно вонял в нашем и без того спертом воздухе, что некоторым дамам к семи часам становилось от этого плохо… (Прибавьте к этому запах собачек, которых становилось все больше и больше…) Поговаривали, что нас собираются полностью разрушить! Демонтировать всю галерею! Взорвать большую стеклянную крышу! да! И проложить улицу шириной в 25 метров через то самое место, где мы жили… Ах! Но это было несерьезно, скорее всего, выдумки доведенных до отчаяния нищих!.. Все находились под угрозой нищеты! Всегда, и с этим ничего нельзя было поделать! Точка!.. Таков закон выжившего!..
Следовало иметь в виду, что время от времени в этих слабых головенках начинались небольшие брожения, чаще всего во время отпусков… Это напоминало пузыри, лопавшиеся на поверхности… перед грозами в сентябре… Тогда и начали распространяться сплетни и всевозможные бредни, все грезили об успехе, о великолепных авантюрных сделках… В своих галлюцинациях они видели, как их экспроприируют, как их преследует Государство! Пыхтя от обжорства, они целыми часами зевали и морочили себе голову… обычно такие бледные, они становились багрово-красными…
