В этот вечер он не рассказывал мне никаких историй. Он сидел на краю моей кровати, и мы толковали о том, что будем делать завтра в лесу мистера Хейзла. Этот разговор так взволновал меня, что я потом долго не мог уснуть. Должно быть, и отец разволновался, потому что, когда он лёг в свою койку, я слышал, как он ворочается и тяжело вздыхает. Ему тоже не спалось.
Около половины одиннадцатого отец поднялся и хотел поставить чайник.
— В чём дело, папа?
— Ни в чём, — ответил он. — Можем же мы устроить ночную фиесту?
— Конечно, давай устроим.
Он зажёг лампу под потолком, открыл банку тунца и сделал великолепные бутерброды. А ещё приготовил шоколад для меня и чай для себя. Затем мы снова заговорили о фазанах и о лесах мистера Хейзла.
Уснули мы очень поздно.
Пятница
Когда утром отец разбудил меня в шесть часов, я сразу понял, что это будет совершенно особый день. Я жаждал его прихода и боялся его. В этот день в моём желудке поселились бабочки. Нет, не бабочки. Настоящие змеи.
Первое, что я сделал, когда оделся, повесил на бензоколонку табличку с надписью: «Извините. Закрыто». Мы наскоро позавтракали и уселись за стол, чтобы подготовить изюм. Изюм уже разбух в воде, стал мягким, и теперь его можно было легко надрезать бритвой.
Я надрезал изюм, выжимал из него сок, а отец открывал капсулы по одной, высыпал её содержимое на лист бумаги. Затем лезвием ножа разделял порошок на четыре маленькие кучки. Каждую порцию осторожно сгребал и засыпал в изюминку. Всего труднее было зашивать изюм, и эту часть работы отец взял на себя. На изготовление одной изюмины уходило около двух минут. Увлекательное было занятие.
— Твоя мама прекрасно шила, — сказал отец. — Она зашила бы этот изюм в одночасье.
Я промолчал. Я никогда не знал, что отвечать, когда он заводил разговор о маме.
— Знаешь, Дэнни, она шила мне всю одежду. Всю, что я носил.
— Даже носки и свитера? — спросил я.
— Да. Только их она вязала. И очень ловко! Когда она вязала, спицы так и мелькали в её руках, глазом не уследишь. Я сидел здесь по вечерам, глядя на неё, а она говорила о детях, которых собиралась завести. «У меня будет трое детей, — говорила она. — Мальчик для тебя, девочка для меня и третий в довесочек».
После непродолжительной паузы я спросил:
— Папа, а при маме ты часто уходил по ночам или только иногда?
— Ты имеешь в виду охоту на фазанов?
— Да.
— Часто. По крайней мере, дважды в неделю.
— И она не возражала?
— Возражала? Нет, конечно. Она ходила со мной.
— Не может быть!
— Ещё как может. Она ходила со мной каждый раз почти до самого твоего рождения. Тогда ей пришлось остановиться. Она уже не могла быстро бегать.
Некоторое время я раздумывал об услышанном, потом спросил:
— Папа, она ходила с тобой, потому что любила тебя? Или ей нравилась охота на фазанов?
— И то и другое.
Я начал понимать, какое это должно было быть горе, когда она умерла.
— А ты не боялся, что её могут подстрелить?
— Конечно, боялся. Но быть с нею вместе на охоте… Это нечто потрясающее!
К полудню мы подготовили сто тридцать шесть изюминок.
— Всё идёт по плану, — сказал отец. — Давай прервёмся на обед.
Он открыл банку фасоли и разогрел её на горелке. Я отрезал два ломтя хлеба и положил их на тарелки. Отец разложил горячую фасоль на хлеб, мы взяли тарелки, вышли из фургона и, поджав ноги, уселись на крыльце.
Я люблю фасоль с хлебом, но сегодня мне кусок в горло не шёл.
— Что случилось? — спросил отец.
— Я не голоден.
— Не волнуйся, — сказал отец. — Со мной было то же самое, когда я впервые отправился в лес. Я тогда был твоего возраста, может, чуть постарше. В те времена мы всегда в пять часов пили на кухне чай. Я как сейчас помню, что было в тот вечер. На столе стоял мой любимый бифштекс, запечённый в тесте. Мама умела делать его как никто другой. Она запекала его в огромной сковороде вместе с йоркширским пудингом. Над коричневой хрустящей корочкой возвышались пузырчатые горы, а между горами проглядывали сосиски, наполовину запрятанные в тесте. Фантастическое зрелище. Но в тот день мой желудок не воспринимал пищу, я не мог проглотить ни кусочка. Думаю, сейчас ты чувствуешь себя так же.
— В моём желудке полно змей, — пояснил я. — Они свиваются и развиваются, и никак их не остановишь.
— Мой желудок тоже сегодня не в порядке, — признался отец. — Но это и понятно, ведь нам предстоит необычное дело. Так, Дэнни?
— Конечно, необычное.
— А знаешь, Дэнни, как это называется? Это самая выдающаяся, самая грандиозная браконьерская вылазка в мировой истории!
— Не надо, папа, не продолжай. А то у меня в низу живота ещё больше тянуть начинает. Во сколько мы выходим?
— Я всё продумал, — ответил отец. — Мы должны войти в лес за пятнадцать минут до захода солнца. Если мы придём позднее, фазаны устроятся на ночлег, и тогда всё пропало.
— А когда сейчас солнце садится?
— Около половины восьмого. Нам необходимо войти в лес ровно в семь пятнадцать. До леса полтора часа ходу, значит, выйти мы должны без четверти шесть.
— Тогда нам лучше поторопиться с изюмом. Надо успеть сделать ещё больше шестидесяти штук.
Мы закончили нашу работу на два часа раньше. Изюм лежал плотной кучкой на белой тарелке посередине стола.
— Ну разве не прелесть! — сказал отец, крепко потирая руки. — Фазаны просто влюбятся в него, это уж точно.
Потом мы ещё повозились в мастерской, и в половине шестого отец скомандовал:
— Всё! Пора собираться! Через пятнадцать минут выходим!
Когда мы направились к фургону, у бензонасосов остановился легковой автомобиль с кузовом «универсал». За рулём сидела симпатичная черноволосая женщина, а сзади теснилось, наверное, ребятишек восемь, с мороженым в руках.
— О, я знаю, что вы закрыты, — сказала женщина сквозь окно. — Но позвольте мне залить несколько галлонов бензина. У меня почти пустой бак.
— Налей ей, но только быстро, — распорядился отец.
Я взял ключ от конторы и отпер один из бензонасосов. Наполнил бак, взял деньги и дал сдачу.
