Через несколько минут за спиной лысого образовалась толпа человек из семидесяти.
Лысый отвернулся от меня и обратился к своим соотечественникам.
— Все в порядке, — сказал он. — Давайте уберем эти два грузовика с дороги и поедем дальше.
— Стоять! — скомандовал я, стараясь придать голосу солидность. — Мне приказано остановить вас любой ценой. Если вы попытаетесь двинуться дальше, мы будем стрелять.
— Кто ппутет стрельять? — презрительно спросил лысый. Он вытащил револьвер из заднего кармана своих брюк цвета хаки, и я увидел, что это длинноствольный «Люгер». Сразу же у половины собравшихся в руках появились такие же пистолеты. Лысый направил «Люгер» в мою грудь.
Подобное я тысячу раз видел в кино, но в жизни все выглядит по-другому. Я по-настоящему испугался. И изо всех сил старался этого не показать. Потом поднял обе руки над головой. Лысый заулыбался. Он решил, что я сдаюсь.
Трах! Трах! Трах! Все оружие за моей спиной, в том числе пулемет, защелкало, и над нашими головами засвистели пули.
Немцы подскочили. В буквальном смысле. Даже лысый. И я тоже.
Потом я опустил руки.
— Вам не проехать дальше, — сказал я. — Любой, кто попытается прорваться, будет застрелен. Если вы все вместе рванетесь, все вы будете убиты. Таков мой приказ. У меня достаточно огневой силы, чтобы остановить целый полк.
Воцарилось полнейшее безмолвие. Лысый опустил свой «Люгер», и вдруг весь тон его переменился. Он одарил меня кривой натужной улыбкой и негромко спросил:
— Потшему вы нас не ппускайете?
— Потому что мы ведем войну с Германией, — сказал я, — а вы все — подданные Германии, следовательно, вы наши враги.
— Ми — граштанские, — возразил он.
— Может быть, — согласился я. — Но как только вы доберетесь до Португальского Востока, вы вернетесь в свой фатерлянд и станете солдатами. Я вас не пропущу.
Вдруг он схватил меня за руку и ткнул стволом своего «Люгера» мне в грудь. Потом повысил голос и прокричал моим невидимым бойцам на суахили:
— Попробуйте только помешать нам, и я пристрелю вашего офицера!
То, что произошло потом, стало полнейшей неожиданностью. Из зарослей раздалось одиночное «тррах!» какой-то винтовки, и вцепившийся в меня лысый получил пулю прямо в лицо. Зрелище было ужасающее. Голова словно раскололась надвое, из нее во все стороны полетели серые ошметки. Крови не было, только серая масса и осколки кости. Кусок этого серого угодил мне в щеку. Всю гимнастерку заляпало серой жижей. «Люгер» упал на дорогу, а лысый замертво свалился подле своего оружия.
Все мы были потрясены, но мне удалось взять себя в руки и сказать:
— Давайте обойдемся без новых убийств. Разворачивайте ваши машины и следуйте за нашим грузовиком до города. Вам гарантируется хорошее обращение, а женщинам и детям позволят вернуться домой.
Толпа мужчин развернулась и уныло разбрелась по своим машинам.
— Сержант! — крикнул я, и из леса на мой зов поспешно явился сержант. — Труп — в грузовик, и поставьте его во главе колонны, — приказал я. — Поедете в первом грузовике и поведете колонну к тюремному лагерю. Я поеду замыкающим во втором грузовике.
— Очень хорошо, бвана, — сказал сержант.
Вот так мы и взяли в плен всех штатских немцев Дар-эс-Салама, когда разразилась война.
МДИШО ИЗ ПЛЕМЕНИ МВАНУМВЕЗИ
Пока мы доставили немцев в лагерь, пока я доложил обо всем командованию, наступила полночь. Я пошел домой, чтобы принять душ и немного поспать. Я очень устал и страшно переживал из-за убитого лысого немца. Капитан в казарме поздравил меня и сказал, что я поступил правильно, но от его слов легче мне не стало.
Дома я сразу поднялся наверх и сбросил с себя всю одежду, особенно гимнастерку, испачканную брызгами серого вещества и прилипшими к ткани обломками костей. Долго мылся под душем, потом натянул на себя пижаму и снова спустился вниз, чтобы выпить виски.
В гостиной я уселся в кресле, потягивая виски и перебирая в памяти все случившееся за последние тридцать шесть часов. Виски приятно разливалось по всему телу, и напряжение постепенно спадало. Сквозь открытые окна до меня доносился шум прибоя, Индийский океан бился о скалы прямо под нашим домом. Я по привычке повернул голову, чтобы полюбоваться своей прекрасной серебряной арабской саблей, которая висела на стене над дверью. И едва не выронил стакан. Сабля исчезла. Ножны висели на своем месте, но сабли в них не было.
Я купил эту саблю примерно год назад в гавани Дар-эс-Салама у капитана арабского дау — так в тех краях называют одномачтовое каботажное судно. Этот капитан ходил на своем старом дау из Маската в Африку по северо-восточному муссонному течению и добирался до места за тридцать четыре дня. Я оказался в порту в тот момент, когда его судно входило в гавань, и с радостью принял приглашение таможенного офицера подняться вместе с ним на борт вновь прибывшего судна. Там-то я и увидел эту саблю, влюбился в нее с первого взгляда и тотчас купил ее у капитана за пятьсот шиллингов.
Длинная изогнутая сабля была вставлена в серебряные ножны, украшенные замысловатой резьбой с картинами из жизни пророка. Кривое лезвие имело около метра в длину и было острым, как бритва. Мои дар-эс-саламские друзья, знавшие толк в таких вещах, говорили мне, что, судя по всему, она изготовлена в середине восемнадцатого века и место ей в музее.
Я принес свое сокровище домой и вручил его Мдишо.
— Повесь ее над дверью, — сказал я ему. — Теперь твоя обязанность — начищать ножны до блеска и протирать лезвие промасленной тряпочкой, чтобы оно не ржавело.
Мдишо с благоговением принял у меня саблю и рассмотрел ее. Потом вытащил клинок из ножен и проверил остроту лезвия, потрогав его своим большим пальцем.
— У-ух ты! — вскричал он. — Вот это оружие! С такой саблей я победил бы в любой войне!
И вот теперь я сидел в своем кресле в гостиной со стаканом виски и в ужасе смотрел на опустевшие ножны.
— Мдишо! — закричал я. — Иди сюда! Где моя, сабля?
Никакого ответа. Спит, наверное. Я встал и направился в дальнюю половину дома, где находились комнаты для прислуги. На небе светили месяц и звезды, и я увидел повара Пигги, сидевшего на корточках у своей хижины вместе с одной из своих жен.
— Пигги, где Мдишо? — спросил я.
Старик Пигги великолепно готовил картошку, фаршированную крабами. Увидев меня, он встал, а его женщина растворилась во мраке.
— Где Мдишо? — повторил я.
— Мдишо ушел еще вечером, бвана.
— Куда?
— Не знаю. Но сказал, что вернется. Наверное, пошел к отцу. Ты уехал в джунгли, и он, наверное, решил, что ты не рассердишься, если он навестит своего отца.
— Где моя сабля, Пигги?
