Не успел я остановиться, как до меня откуда-то издали донесся вой сирен воздушной тревоги. Я выскочил из самолета со своим драгоценным пакетом и залег в канаву, идущую по периметру поля. Огромная стая пикирующих бомбардировщиков «Стука» в сопровождении истребителей пролетела над моей головой, направляясь в сторону Пирея. В Пирее они стали бомбить корабли.
Я вернулся в кабину и подкатил на своем «Харрикейне» к штабной хижине. Маленькие домики были испещрены пулями, все окна разбиты. Несколько хижин еще тлели.
Я вышел из самолета и подошел к обгоревшим домикам. Вокруг не было ни души. Весь аэродром пуст. Издали, из гавани Пирея, до меня доносились звуки воздушного боя: «Стуки» пикировали на суда, и мне было слышно, как рвутся бомбы.
— Есть здесь кто-нибудь? — крикнул я.
Мне стало очень одиноко. Словно единственный человек на луне. Я стоял между штабным и соседним домиком. Из разбитых окон тянулся серо-голубой дымок. Злополучный пакет я крепко сжимал в правой руке.
— Эй! — позвал я. — Есть кто живой?
Снова тишина. Потом за одной из хижин замаячила какая-то фигура. Это оказался невысокий средних лет мужчина в светло-сером костюме и мягкой фетровой шляпе. Он выглядел нелепо в своем безукоризненном наряде среди разрухи и запустения.
— Думаю, этот пакет для меня, — сказал он.
— Как вас зовут? — спросил я.
— Картер, — ответил он.
— Держите, — сказал я. — Кстати, что там внутри?
— Спасибо, что привезли, — улыбнулся он.
Мистер Картер понравился мне с первого взгляда. Я прекрасно понимал, что он собирается остаться здесь, когда немцы оккупируют Грецию. Уйдет в подполье. А потом его, вероятно, поймают, будут пытать и убьют выстрелом в голову.
— С вами все будет хорошо? — спросил я. Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать грохот бомб, рвавшихся в гавани Пирея.
Он пожал мне руку.
— Прошу вас, улетайте немедленно, — сказал он. — Ваш самолет бросается в глаза.
Я вернулся в «Харрикейн» и завел двигатель. Из кабины оглянулся на мистера Картера. Я хотел помахать ему на прощанье, но он исчез, Я открыл задвижку дросселя и взлетел прямо с места.
Я быстро летел на малой высоте в Мегару, где остальные шестеро ждали меня на летном поле с работающими двигателями. Заметив меня, они друг за другом поднялись в воздух, и неровным строем мы полетели на поиски Аргоса.
Командор воздушного флота говорил, что это посадочная полоса. На самом деле она оказалась самой узкой, самой неровной, самой короткой полоской травы, на которую нам когда-либо приходилось сажать самолет. Но деваться было некуда, и мы приземлились.
Время близилось к полудню. Вокруг посадочной полосы в Аргосе росли вездесущие оливковые деревья, и среди деревьев мы заметили множество палаток. Палатки всегда видно с воздуха, даже если они прячутся среди оливковых деревьев. О Господи, подумал я. Сколько времени им потребуется, чтобы найти нас? Несколько часов, не больше. Нельзя было ставить эти палатки. Наземный персонал мог бы поспать под деревьями. И мы тоже. Наш командир жил в отдельной палатке, и мы нашли его там сидящим за столом.
— А вот и мы, — сказали мы.
— Хорошо, — сказал он. — Вечером выйдете в дозор над флотом.
Мы стояли и смотрели на майора, сидевшего за столом, на котором не было ни одной бумажки.
Здесь что-то не так, сказал я себе. Немцы ни за что на свете не позволят нам устроить здесь аэродром для наших семи самолетов. Наши командиры явно рассчитывали на худшее, потому что среди оливковых деревьев были выкопаны глубокие щели-убежища. Но самолет в них не спрячешь, и палатки прятать тоже некуда, особенно палатки ослепительно белого цвета.
— Как вы думаете, сэр, скоро нас обнаружат? — помню, спросил я.
Майор провел рукой по глазам, потер их костяшками пальцев.
— Кто знает, — наконец сказал он.
— До завтра нас сотрут с лица земли, — осмелев, сказал я.
— Мы не можем сбежать и бросить армию без прикрытия с воздуха, — сказал командир эскадрильи. — Мы должны сделать все, что в наших силах.
Мы вывалились из командирской палатки в паршивом настроении.
КРАХ В АРГОСЕ
Выйдя из палатки майора, мы с Дэвидом пошли прогуляться по лагерю. На самом деле мы искали что-нибудь поесть. Мы были на ногах с половины пятого утра, а сейчас было уже почти два часа дня. Никто ничего не ел и не пил со вчерашнего вечера. Мы валились с ног от голода и жажды.
В оливковой роще стояло палаток двадцать пять, но мы с Дэвидом быстро обнаружили столовую. Местные греки очень скоро сообразили, в чем дело, и теперь стекались к лагерю, волоча за собой маслины и вино в огромных количествах. Мы с Дэвидом купили ведро сочных черных маслин и две бутылки вина и уселись в тени под деревом. Мы выбрали место прямо между нашими «Харрикейнами», так что они все время находились у нас под присмотром. Греки толпами слонялись по лагерю. Должно быть, мы стали первым боевым военно-воздушным подразделением в истории, открытым для всеобщего обозрения.
Итак, чудесным теплым апрельским днем мы вдвоем сидели в тени оливкового дерева, ели сочные маслины и пили вино из бутылок. С нашего места открывалась широкая панорама Аргосского залива, но там не было никаких признаков ни эвакуационного флота, ни ВМС Великобритании. В бухте лишь стояло на якоре большое грузовое судно, и из носового трюма поднималось облако серого дыма. Нам сказали, что это еще один артиллерийский корабль, доверху загруженный боеприпасами, и что немцы уже бомбили его сегодня утром. Из-под палубы теперь выбивалось пламя, и все ожидали страшного взрыва.
— Ну, вот мы и здесь, — сказал Дэвид, — сидим на солнышке, потягиваем винишко, а вокруг творится черт знает что.
— Немцы отлично знают, что в Греции осталось семь «Харрикейнов». Они нас найдут и сотрут с лица земли. Тогда все небо Греции будет принадлежать им.
— Точно, — сказал Дэвид. — И найдут они нас очень скоро.
— И тогда наш лагерь превратится в пекло, — сказал я.
— Я залягу в ближайшем окопе, — сказал Дэвид.
Мы жевали вкусные горьковатые маслины, выплевывали косточки, потягивали вино из бутылок и испытывали странное умиротворение. Я не сводил глаз с артиллерийского корабля и ждал, когда он взорвется.
— Что-то не видно никаких солдат, садящихся на корабли, — заметил Дэвид. — Кого мы собираемся охранять сегодня вечером?
— А если серьезно, — сказал я, — как ты думаешь, мы выберемся отсюда живыми?
— Нет, — покачал головой Дэвид. — Думаю, в течение двадцати четырех часов мы все погибнем. Либо нас собьют в небе, либо достанут прямо на земле. У них хватит самолетов, чтобы полностью нас уничтожить.
В половине пятого вечера мы все еще сидели на том же месте, когда сверху вдруг послышался рокот и одиночный «Мессершмит-110» на низкой высоте пронесся над нашим лагерем.
