Софья боялась, что сейчас отец не выдержит и расхохочется, потому что смешно спрашивать, когда все давным-давным решено. Но отец остался на высоте.
— Ваше предложение, дорогой доктор Шлиман, делает мне честь, я счастлив и горжусь тем, что такой незаурядный человек пожелал назвать своей женой мою крошку Софью. Уверен, что с вами она будет счастлива. Отдаю вам ее от всего сердца.
— Вас не останавливает мой недавний развод?
— Нет. Кузен Вимпос рассказал нам, что ходил с вами к архиепископу и тот признал законную силу вашего разводного свидетельства. Православная церковь разрешает три развода.
Шлиман повернулся к мадам Виктории.
— Я бы хотел получить также благословение почтенной родительницы.
— Слава богу, мы не враги своей дочери. Было бы злодейством отказаться от такого счастья — нам завидует вся Греция! В кои-то веки дождались такого случая, что сам Шлиман оказал нам честь, взяв в жены нашу дочь! Эринии и фурии замучают нас, если мы согрешим против судьбы.
Пока разливали кофе, Софья сидела, опустив на колени руки, и внимательно смотрела на человека, который станет ее мужем…
«Он чуткий и добрый, но с ужасным характером. Хорошо, что он умеет держать себя в руках…»
Почувствовав на себе изучающий взгляд, Генри Шлиман повернулся к Софье, достал из кармана черную бархатную коробочку, раскрыл ее.
— Мисс Софья, в присутствии ваших почтенных родителей соблаговолите принять этот перстень. Я постарался, чтобы жемчужина подходила к вашим серьгам.
Она надела перстенек на палец. Жемчужина была прелесть—кремово-белая с розоватым отливом. Ясно, он обегал все ювелирные лавки в столице. Она поблагодарила его признательной улыбкой, и, как всегда в минуты волнения, кровь залила его щеки.
— Вместе с этим кольцом, мисс Софья, примите и мое предложение руки и сердца. Согласие ваших родителей я уже получил.
«А ведь наша ссора и несколько дней разлуки только пошли нам на пользу, — думала Софья. — Я даже рада этому. С нашей первой встречи прошло всего шестнадцать дней, а я чувствую себя на много лет старше. Что и говорить, это будет нелегкий брак. Трудностей будет достаточно. Но сама я ничего не буду усложнять, потому что знаю теперь, как легко сделать ему больно».
— Благодарю вас, мистер Генри, — сказала она. — И за кольцо, и за ваше предложение. Я принимаю их с радостью.
Вскоре мистер Генри распрощался с ними. Он галантно, на французский манер поцеловал ей руку, а матери, она видела, сунул конверт.
Родители открыли ей свои объятья, они расцеловались. Уже в доме Софья спросила мать:
— Что за конверт передал тебе мистер Шлиман?
— Не знаю, детка. Пойдем к столу, посмотрим.
Солнце затопляло комнату, высвечивая живой барельеф из трех лиц схожей лепки. Мадам Виктория надорвала конверт и вынула пригоршню золотых монет, завернутых в гостиничный бланк. Выложив деньги на стол, она расправила бумагу и прочла:
«Дорогая мадам Виктория, не откажите в любезности использовать этот маленький подарок на белье и чулки для мисс Софьи».
— Очень щедрый и очень странный господин! — воскликнула мадам Виктория. — Почему именно белье и чулки? Уж если ему пришла такая фантазия, то отчего не дать денег на все приданое?
Софья звонко расхохоталась.
— Неужели ты не понимаешь, мама, что он именно это и сделал? Здесь хватит денег на несколько приданых…
Мадам Виктория сокрушалась больше всех:
— Неслыханно! Как он может лишать наследства женщину, на которой собирается жениться?
— Но он вовсе не лишает меня наследства, мама, — попыталась внести успокоительную ноту Софья. — Богатство досталось ему очень нелегко, и ему спокойнее, когда он удерживает его в своих руках.
— Он знает, в каком мы положении! — взорвался уязвленный Александрос. — Почему бы не помочь своей новой семье?
— Он еще поможет, Александрос, дай срок. Дядя Вимпос говорит, он щедрый человек, но не терпит подсказки. Когда мы станем счастливыми молодоженами, он сам, без напоминаний поможет вам с магазином. Я в этом уверена. Жена миллионера—как я могу быть спокойна, какая я буду ему помощница и товарищ, если мои дорогие родители нуждаются и он это терпит! Он все сам поймет.
— Надеюсь! — в один голос воскликнули мадам Виктория и Александрос, а последний добавил — Не очень-то хорошее начало.
За день до свадьбы Георгиос Энгастроменос подошел к дочери с сообщением, что нечем расплатиться за церковь и венчание.
— Совсем нечем, папа? Ничего-ничего не осталось? Георгиос виновато пожал левым плечом.
— Ничего… Последние деньги ушли на свадебные приготовления…
Софья молчала. Нетрудно догадаться, чего от нее ждут. Если бы отец решился занять денег у родственников или друзей, он бы, конечно, скрыл от дочери плачевное состояние своих дел.
— А сколько нужно?
— Триста драхм.
Она сделала перерасчет в уме—получалось около шестидесяти долларов.
— За все про все да еще всякие мелочи—это даже не очень дорого, — слабо улыбнулся отец. — Иногда женихи сами берут на себя эти расходы…
— Хорошо, папа, я достану деньги.
Внутренне собравшись и стараясь не выдать волнения, она повела разговор о деньгах как о чем-то само собой разумеющемся, и, верно, поэтому Генри не удивился и не встревожился. Он вынул бумажник и из внешнего отделения извлек греческие деньги.
— Видимо, Софья, я должен был сразу оговорить, что церковные расходы беру на себя. За все, что сейчас делается в вашей церкви, можно было бы заплатить и больше.
6
До венчания оставалось всего шесть дней, но, поскольку душевные тревоги отпали, времени должно было хватить. За исключением королевского двора и очень богатых семей, греческие девушки подвенечных платьев не шили—их брали напрокат. Мануфактурная лавка отца была недалеко от улицы Гермеса, и с некоторыми владельцами богатых «свадебных магазинов» Георгиос Энгастроменос водил дружбу. Софья без труда подобрала себе только что сшитое белое атласное платье с кружевной фатой, длинное, до полу, с широким шлейфом. И раз оно было совсем неношенное, его легко пригнали по фигуре: в груди Софья была немного полнее своих афинских сверстниц, да и ноги у нее подлиннее.
Генри предложил купить из приданого только самое необходимое: они проведут всего по нескольку дней в Сицилии, Неаполе, Риме, Флоренции и Венеции, а потом сразу отправятся в Париж, где будут жить в его роскошных апартаментах на площади Сен-Мишель, 6, занимая целый этаж. Всего в Париже ему принадлежало четыре дома. А уж в Париже ее гардеробом и вечерними туалетами займутся лучшие портные.
Дни летели быстро, семейство прибирало и украшало дом, в саду развешивались гирлянды. Каждый день Софья с матерью часами ходили по афинским магазинам. Для итальянских мостовых, музеев и храмов Генри велел обзавестись несколькими парами подходящей обуви. Они виделись ежедневно, и всякий раз казалось, что он молодеет с каждым часом. Он заказал каюту на пароходе «Афродита», который отплывал из Пирея в день их свадьбы.
