На другое утро Генри уехал в Лондон за троянской коллекцией. Они не попрощались.
К рождеству Генри не вернулся: не успел упаковать сорок ящиков, которым предстояло отплыть в Берлин. Зато на праздники в Афины приехал епископ Вимпос. Щеки у него ввалились, глаза запали. Он благословил новый дом, затем Софья повела его осматривать все достопримечательности «Палат Илиона» и молодой сад, густо засаженный фруктовыми деревьями, цветущим кустарником и обнесенный бетонной стеной высотой в три фута. Вимпоса поразили внушительные размеры дома, настенная живопись, цитаты из античных авторов, которыми были испещрены чуть ли не все потолки и стены. Когда вернулись в уютную семейную гостиную. Вимпос заключил свои впечатления коротко:
— Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. — Затем, немного помолчав, тихо спросил: — Чем ты так расстроена, Софидион?
Софья рассказала ему, что Генри подарил троянскую коллекцию Германии. Вимпос внимательно посмотрел на нее и трижды осенил крестом.
— Есть только одна возможность выжить, дитя мое: умей безропотно принимать поражения. Покоряйся воле божьей. Хотя тебе всего двадцать восемь лет, но ты должна была бы уже постичь эту истину. — Он глубоко вздохнул. — Я на двадцать лет старше тебя и давно убедился в ее справедливости.
Он положил руку ей на плечо.
— Бесполезно ссориться с Генри. Одержимого не остановишь. Он поступил так, как призван был поступить. Поддерживай его, радуйся вместе с ним, жалей. Этот бедный безумец в отмщение своей нишей юности дарит драгоценности тем, кто унижал его. Утешайся собственными достижениями, укрепляй силу своего духа и люби Генри. Наш долг—помогать беззащитным. Счастливое замужество и счастливая жизнь зиждятся на мудрости и самоотверженности.
Генри вернулся из Лондона в первых числах января. Ящики с сокровищами Приама благополучно перенесли плавание и находились теперь в хранилище Рейхсбанка в Берлине. Генри поведал о своих планах: весной поездка в Орхомен, а одиннадцатого февраля—торжественное открытие «Палат Илиона», он уже составил список гостей: ни много ни мало двести человек, в том числе его родные из Германии.
— А ты успеешь к этому времени со всем управиться? Люстры еще не приехали из Парижа. Ковры уже здесь, но до твоего приезда мы их не стали стелить.
Генри стоял в библиотеке у своего стола. Притянул Софью к себе, ласково поцеловал в уголки губ. Эта была счастливая минута. Он чувствовал, что прощен.
— Не бойся, малышка. Я обо всем позабочусь. Составлю меню. Найму поваров, официантов, оркестр для первого бала в нашем дворце. Ты будешь самая красивая хозяйка во всей Греции. Только представь, ты стоишь вместе со мной на верху мраморной лестницы в нашей чудесной прихожей и мы встречаем гостей — цвет афинского общества.
— Ну да, я ведь тоже украшение. — съязвила Софья.
— Но не только. Ты замечательный археолог, открывший царские гробницы и несказанной красоты сокровища.
В конце января Генри получил официальное письмо от кайзера Вильгельма, в котором тот от имени немецкого народа принимал дар Шлимана—его троянскую коллекцию. Лицо Генри вспыхнуло от гордости. Софья поздравила мужа. Вскоре и она получила из Берлина послание—телеграмму от кронпринца Фридриха, который благодарил ее за троянские древности — бесценный дар, поднесенный немецкому народу ее знаменитым мужем. Софья была приятно удивлена, у нее дрожали губы.
— Почему это кронпринцу вздумалось благодарить меня?
— Это дань уважения тебе лично, — сказал Генри, не скрывая своего удовольствия. — Королевская семья знает, что мы вместе открыли Трою, вместе нашли сокровища.
Софья глядела на мужа в немом изумлении. Когда же она перестанет удивляться его характеру? Он совершенно забыл, что подарил троянские сокровища Германии вопреки ее желанию. Он искренне верит, что судьбу их коллекции они решали вместе. Если она не откроет ему глаза—а она вовсе не намерена была это делать, — он до конца своих дней пребудет в этом заблуждении.
Начались недели сумасшедшей гонки. В бальном зале, гостиных и столовой повесили роскошные люстры. Во всех комнатах бельэтажа появились украшенные изящной резьбой мраморные камины, а над ними высокие зеркала. На цементной ограде со стороны улицы поставили отлитую в Англии чугунную решетку с узором из спиралей и увенчанную двумя крылатыми грифонами, сидящими на «свастиках», скопированных с троянских узоров. Затем навесили чугунные двустворчатые ворота тоже со спиралями и грифонами. Когда ворота запирались, «Палаты Илиона» превращались в неприступную крепость. Итальянские мастера, работавшие целый год, закончили наконец укладывать мозаичные полы, на которых, как и на стенах, были цветы и птицы Троады, сделанные по рисунку самого Генри. Андромаха назвала одну гостиную «Флорой», другую «Фауной».
В первый вечер новоселья, когда готовились ко сну, Софья заметила, как Генри положил себе под подушку томик «Илиады».
— Бард будет петь мне всю ночь, — торжественно заявил он.
Софья простила ему «барда», потому что над карнизом шерп в их спальню он поместил следующие строки из «Илиады» в собственной редакции:
Добродетельный муж и разумный
Каждый свою жену бережет и любит.
Для туалетной комнаты Генри выбрал озорную цитату из Эвбула:
Затем я в Фивы пришел.
Там ели весь день и всю ночь.
И в каждом доме, о благо, был свой сортир.
Ведь гостя они кормили, как на убой.
Некоторую сдержанность Генри проявил только в отношении столовой. На ее стенах было всего три цитаты. Софья решила, что это не без умысла — пищеварению ничто не должно мешать. На западной стене на фоне голубого древнего здания с аркадой на крыше было написано из «Одиссеи»:
Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха
Видеть, как целой страной обладает веселье; как всюду
Сладко пируют в домах, песнопевцам внимая: как гости
Рядом по чину сидят за столами, и хлебом и мясом
Пышно покрытыми; как из кратер животворный напиток
Льет виночерпий и в кубках его опененных разносит.
Думаю я. что для сердца ничто быть утешней не может.
Любимой комнатой Генри была библиотека: вот где краснодеревщики постарались на славу. В ней было семь красивых дверей, три вели в крытую галерею с мозаичным полом, где Генри мог расхаживать, обдумывая что-то или просто отдыхая от чтения. Еще одна дверь открывалась в большой холл, куда выходила их спальня. Над главной дверью, ведущей из большого коридора, золотом было выведено:
УЧЕНИЕ — СВЕТ.
А над дверью летнего кабинета красовалась надпись, висевшая над дверями Академии Платона:
БЕЗ ЗНАНИЯ ГЕОМЕТРИИ НИКТО НЕ ВХОДИ.
На стенах и над другими дверями были разбросаны цитаты из Гомера, Лукиана, греческие пословицы, к примеру такие: «Невежество прискорбно». В одном из стихов Гомера пропустили строчку. Генри был вне себя. Эти россыпи цитат очень смешили Софью.
