Книга Жажда жизни. Биографический роман о Винсенте Ван Гоге, страница 4. Автор книги Ирвинг Стоун

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Жажда жизни. Биографический роман о Винсенте Ван Гоге»

Cтраница 4

За день он продал двадцать цветных гравюрных оттисков «Венеры Анадиомены» Энгра. Для Гупиля это было весьма выгодно, но Винсент уже утратил всякий интерес к обогащению фирмы. С покупателями он был крайне нетерпелив. Они не только не видели разницы между плохими и хорошими вещами, – у них был прямо—таки дар выбирать все напыщенное, банальное, пустое.

Продавцы никогда не считали Винсента веселым человеком, хотя он и старался быть с ними как можно любезнее.

– Что это так расстроило отпрыска славного рода Ван Готов? – спрашивал один продавец другого.

– Видно, он встал сегодня с левой ноги.

– Ну, ему есть о чем волноваться. Его дядя, Винсент Ван Гог, – совладелец Гупиля, ему принадлежит половина магазинов в Париже, Берлине, Брюсселе, Гааге и Амстердаме. Старик болеет, а детей у него нет, все говорят, что он оставил свои богатства этому парню.

– Везет же людям!

– Но это еще не все. Другой его дядя, Хендрик Ван Гог, – владелец больших художественных магазинов в Брюсселе и Амстердаме, а третий дядя, Корнелис Ван Гог, – глава крупнейшей голландской фирмы. Да что там говорить! Среди торговцев картинами во всей Европе не сыщешь такого богатого семейства, как Ван Гоги. В один прекрасный день наш рыжий приятель станет повелевать всем европейским искусством!

Когда вечером Винсент появился в столовой Луайе, Урсула и ее мать о чем—то разговаривали вполголоса. Винсент остановился на пороге, и они замолчали – незаконченная фраза оборвалась на полуслове.

Урсула вышла на кухню.

– Добрый вечер, – сказала мадам Луайе, и в глазах ее блеснуло любопытство.

Винсент пообедал за большим столом в полном одиночестве. Удар, нанесенный ему Урсулой, оглушил, но не обескуражил его. Нет, он не примет ее отказа. Он заставит Урсулу забыть этого человека.

Прошла почти целая неделя, прежде чем он улучил момент, чтобы поговорить с ней. Все эти дни он ел и спал очень мало, апатию сменило внезапное возбуждение. В галерее он продавал теперь куда меньше эстампов, чем бывало. Его зеленоватые глаза стали страдальчески—голубыми. Подбирать слова, когда надо было что—то сказать, ему казалось теперь еще труднее.

В воскресенье, после праздничного обеда, он вышел за Урсулой в сад.

– Мадемуазель Урсула, – сказал он, – простите, если я напугал вас в тот вечер.

Она подняла на него свои большие холодные глаза, словно удивившись тому, что он идет за ней.

– О, пустяки, не стоит извиняться. Давайте забудем это.

– Я охотно забуду, что был груб с вами. Но каждое мое слово было истинной правдой.

Он подошел к ней ближе. Она отшатнулась.

– Зачем вы говорите об этом снова? Я уже все давно позабыла. – Она повернулась к нему спиной и пошла по дорожке. Он нагнал ее.

– Я должен говорить об этом, Урсула. Вы не понимаете, как я люблю вас! Вы не знаете, как я страдал всю эту неделю. Почему вы убегаете от меня?

– Пойдемте лучше в дом. Мама ждет гостей.

– Не может быть, чтобы вы любили того человека. Я прочел бы это в ваших глазах.

– Простите, но мне пора идти. Так когда же вы едете в отпуск на родину?

– В июле, – с трудом вымолвил он.

– Подумайте, как удачно! В июле ко мне приедет жених, ему понадобится комната.

– Я ни за что не отдам вас этому человеку, Урсула!

– Выбросьте это из головы. Иначе мама предложит вам съехать с квартиры.

Он уговаривал ее еще два месяца. Он снова стал замкнутым, как в детстве; раз ему нельзя быть с Урсулой, он хотел быть наедине с собой, чтобы никто не мешал ему думать о ней. С товарищами в магазине он держался холодно. Свет, который зажгла в нем любовь к Урсуле, снова померк: теперь он был тем же угрюмым подростком, каким его привыкли видеть родители в Зюндерте.

Наступил июль, Винсент получил отпуск. Ему не хотелось уезжать из Лондона на целых две недели. У него было такое чувство, что Урсула не сможет любить другого, пока он, Винсент, живет с ней под одной крышей.

Он сошел в гостиную, где сидели Урсула и ее мать. Они многозначительно переглянулись.

– Я беру с собой только один саквояж, мадам Луайе, – сказал он. – Все остальные вещи я оставляю в комнате. Вот вам деньги за две недели, пока я буду в отъезде.

– Мне кажется, вам лучше бы забрать все ваши вещи, господин Ван Гог, – отозвалась мадам Луайе.

– Почему?

– Я сдала вашу комнату с будущего понедельника. Мы считаем, что будет лучше, если вы снимете квартиру в другом месте.

– Мы?

Он повернулся и взглянул на Урсулу из—под своих тяжелых бровей. Его взгляд был полон недоумения.

– Да, мы, – ответила за нее мать. – Жених моей дочери пишет, что не желает видеть вас в доме. Я склонна думать, господин Ван Гог, что будет лучше, если вы навсегда забудете дорогу к нам.

5

Теодор Ван Гог приехал на станцию Бреда встречать сына. На нем был тяжелый черный пасторский сюртук, жилет с широкими отворотами, белая накрахмаленная рубашка и огромный черный галстук в виде банта, из—под которого виднелась лишь узенькая полоска высокого воротничка. Винсент быстро взглянул в лицо отца и снопа увидел в нем две знакомые особенности: веко правого глаза было опущено гораздо ниже левого, закрывая его почти до половины, а левая сторона рта была тонкая и сухая, тогда как правая – полная и чувственная. Глаза у пего были смиренные, они, казалось, говорили: «Это всего—навсего я».

Жители Зюндерта нередко видели, как пастор Теодор, надев шелковый цилиндр, ходил навещать бедных.

До конца своих дней он не мог понять, почему судьба не проявила к нему большей благосклонности. Он считал, что ему давно уже должны бы дать крупный приход в Амстердаме или в Гааге. Прихожане в Зюндерте называли его «дорогим учителем», он был образован, имел доброе сердце, выдающиеся духовные достоинства, в служении богу не зная усталости. И, однако, вот уже двадцать пять лет он прозябал в безвестности в маленькой деревеньке Зюндерт. Из шести братьев Ван Гогов он один не занял в своей стране достойного места.

Деревянный пасторский дом в Зюндерте, где родился Винсент, стоял напротив рыночной площади и здания управы. За кухней был разбит сад, там росли акации, среди заботливо взлелеянных цветов бежали тропинки. Церковь – легкое деревянное сооружение – пряталась за деревьями, тут же, поблизости от сада. В церкви было два маленьких готических окна из простого стекла, дюжина грубых скамей, расставленных на деревянном полу, в стены было вделано несколько жаровен. Ступени у задней стены вели к старенькому органу. Все здесь было сурово, просто, все пропитано духом Кальвина, духом его учения.

Мать Винсента, Анна—Корнелия, ждала их, глядя в окно, – повозка не успела еще остановиться, как она уже отворила дверь. В первую же минуту, когда она с нежностью обняла сына, прижав его к своей тучной груди, Анна– Корнелия почувствовала, что с ее мальчиком творится что—то неладное.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация