– Не за что, – ответил Винсент. – Спасибо вам за компанию.
– Меня зовут Христиной, – сказала она. – А вас?
– Винсентом.
– Вы работаете здесь, в Гааге?
– Да.
– Что вы делаете?
– Я художник.
– О! Тоже собачья жизнь – не правда ли?
– Всякое бывает.
– А я вот прачка. Когда у меня хватает сил работать. Но часто сил и не хватает.
– Что же вы тогда делаете?
– Я долго промышляла на панели. Вот и теперь снова иду на улицу, когда хвораю и не могу работать.
– Тяжело работать прачкой?
– Еще бы! Мы работаем по двенадцать часов. И нам не сразу платят. Бывает, проработаешь целый день, а потом ищешь мужчину, чтобы малыши не сидели совсем голодные.
– Сколько у тебя детей, Христина?
– Пятеро. А сейчас я опять с прибылью.
– Муж твой умер?
– Я всех прижила с разными мужчинами.
– Тебе, видать, нелегко приходится, правда?
Она пожала плечами.
– Господи боже! Не может же шахтер отказаться идти в шахту только потому, что там его того и гляди прихлопнет.
– Конечно. А ты знаешь кого—нибудь из тех мужчин, от которых у тебя дети?
– Только самого первого. Других я даже не звала, как звать.
– А как с тем ребенком, которым ты беременна сейчас?
– Ну, тут трудно сказать. Я была тогда очень хворая, стирать не могла, все время ходила на улицу. Да и не все ли равно!
– Хочешь еще вина?
– Закажи джину и пива. – Она порылась в своей сумочке, вынула огрызок дешевой черной сигары и закурила его. – Вид у тебя не шибко шикарный, – сказала она. – Ты продаешь свои картины?
– Нет, я только начинающий.
– Староват ты для начинающего.
– Мне тридцать.
– А выглядишь на все сорок. На какие же деньги ты живешь?
– Мне немного присылает брат.
– Черт побери, это не лучше, чем быть прачкой!
– Где ты живешь, Христина?
– У матери.
– А знает мать, что ты зарабатываешь на улице?
Женщина громко захохотала, но смех ее прозвучал невесело.
– Господи, конечно, знает! Она меня и послала на улицу. Она сама занималась этим всю жизнь. И меня и брата прижила на улице.
– Что делает твой брат?
– Содержит у себя женщину. И водит к ней мужчин.
– Наверное, это не очень полезно для твоих пятерых детишек.
– Плевать. Когда—нибудь все они займутся тем же самым.
– Невеселые дела. Так ведь, Христина?
– Ну, если распустишь нюни, лучше не станет. Можно еще стаканчик джина? Что это у тебя с рукой? Большущая черная рана...
– Это я обжегся.
– Ох, тебе было, наверно, очень больно.
Она ласково взяла руку Винсента и чуть приподняла ее над столом.
– Нет, Христина, не больно. Это я нарочно.
Она опустила его руку.
– Почему ты пришел сюда один? У тебя нет друзей?
– Нет. Есть брат, но он в Париже.
– Небось тоска тебя заедает, ведь правда?
– Да, Христина, ужасно.
– Меня тоже. Дома дети, мать, брат. Да еще мужчины, которых я ловлю на улице. Но все время чувствуешь себя одинокой, понимаешь? Нет никого, кто бы мне действительно был нужен. И кто бы нравился.
– А тебе нравился кто—нибудь, Христина?
– Самый первый парень. Мне тогда было шестнадцать. Он был богатый. Не мог жениться на мне из—за своих родных. Но давал деньги на ребенка. Потом он умер, и я осталась без сантима в кармане.
– Сколько тебе лет?
– Тридцать два. Поздновато уже рожать детей. Доктор в больнице сказал, что этот ребенок меня погубит.
– Если врач будет внимательно следить за тобой – тогда ничего.
– А где я возьму такого врача? Я не скопила ни франка. Доктора в бесплатных больницах за нами не очень—то смотрят – там у них слишком много больных.
– Неужели тебе негде раздобыть хоть немного денег?
– Негде, хоть лопни. Разве что выходить на улицу каждую ночь месяца два подряд. Но это погубит меня еще быстрее, чем ребенок.
Несколько мгновений Винсент и Христина молчали.
– Куда ты пойдешь сейчас, Христина?
– Я весь день простояла у лохани. Устала как собака и пришла сюда выпить стаканчик. Они должны были заплатить мне полтора франка, но задержали деньги до субботы. А мне надо два франка на жратву. Хотела здесь отдохнуть, пока не подвернется мужчина.
– Можно мне пойти с тобой, Христина? Я очень одинок. Можно?
– Само собой. Мне это в самый раз. К тому же ты очень милый.
– Ты мне тоже нравишься, Христина. Когда ты притронулась к моей руке и сказала... это было первое ласковое слово, которое я услышал от женщины уж не знаю с каких пор.
– Странно. С виду ты не урод. И такой воспитанный.
– Просто мне не везет в любви.
– Да, тут уж ничего не поделаешь. Можно мне выпить еще стаканчик джина?
– Слушай, ни тебе, ни мне не нужно напиваться, чтобы что—то почувствовать друг к другу. Лучше положи себе в карман вот эти деньги, я могу без них обойтись. Жаль, что их маловато.
– Поглядеть на тебя, так деньги тебе еще нужнее, чем мне. Ступай—ка своей дорогой. Когда ты уйдешь, я подцеплю какого—нибудь другого парня и заработаю два франка.
– Нет. Возьми деньги. Я обойдусь без них. Я занял двадцать пять франков у приятеля.
– Ну, ладно. Идем отсюда.
Шагая по темным улицам к ее дому, они разговаривали как старые друзья. Христина рассказывала о своей жизни, ничуть не приукрашивая себя и не жалуясь на судьбу.
– Тебе никогда не приходилось позировать у художников? – спросил ее Винсент.
– Приходилось, когда я была молодая.
– Тогда почему бы тебе не позировать для меня? Много я платить не в состоянии. Даже франк в день не могу. Но когда у меня начнут покупать картины, я стану платить тебе по два франка. Это будет лучше, чем стирка.
– Идет. Я согласна. Я приведу своего мальчишку, можешь рисовать его бесплатно. Или, когда я тебе надоем, будешь рисовать маму. Она не прочь получить время от времени лишний франк. Она работает поденщицей.
Наконец они добрались до дома Христины. Это был каменный одноэтажный дом с небольшим двориком.
