– Так кто же распоряжается в этой галерее, ты или еще кто—нибудь?
– Увы, я там только служу.
– Тогда тебе надо уходить оттуда. Ведь это унижение, одно только унижение. Тео, я бы этого не вынес. Я ушел бы от них.
– Давай поговорим об этом за завтраком, Винсент. У меня был тяжелый день, и я должен лечь спать.
– А я не хочу откладывать этого до завтра. Я хочу поговорить об этом сейчас же. Тео, что толку, если выставляются лишь Мане и Дега? Они уже признаны. Их полотна начинают покупать. Молодые художники – вот за кого ты должен сейчас биться.
– Дай срок! Может быть, года через три...
– Нет! Мы не можем ждать три года. Нам нужно действовать сейчас. Ох, Тео, почему ты не бросишь службу и не откроешь собственную галерею? Только подумай – никаких Валадонов, никаких Бугро, никаких Эннеров!
– На это нужны деньги, Винсент. А я не скопил ни сантима.
– Денег мы где—нибудь раздобудем.
– Сам знаешь, торговля картинами налаживается медленно.
– Ну и пусть медленно. Мы будем работать день и ночь и помогать тебе, пока ты не поставишь дело.
– А как мы до той поры будем жить? Ведь надо же подумать и о хлебе.
– Ты упрекаешь меня в том, что я ем твой хлеб?
– Бога ради, Винсент, ложись спать. Ты меня совсем замучил.
– А я не хочу спать. Я хочу, чтобы ты сказал мне правду. Почему ты не уходишь от Гупиля? Потому только, что тебе надо содержать меня? Ну, говори же правду. Я тебе как жернов на шее. Я тяну тебя на дно. Я вынуждаю тебя держаться за службу. Если бы не я, ты был бы свободен.
– Если бы я был немного поздоровее да посильнее, я задал бы тебе хорошую трепку. Видно, придется мне позвать Гогена, чтобы он тебя отдубасил. Мое дело служить у Гупиля, Винсент, служить верой и правдой. Твое дело – писать картины, писать до конца дней. Половина моих трудов у Гупиля принадлежит тебе; половина твоих полотен принадлежит мне. А теперь марш с моей кровати, дай мне заснуть, не то я позову полицию!
На следующий день Тео, вернувшись с работы, протянул Винсенту конверт и сказал:
– Если тебе сегодня нечего делать, можешь пойти со мной на этот званый вечер.
– А кто его дает?
– Анри Руссо. Посмотри на пригласительную карточку.
Там были две строчки простеньких стихов и цветы, нарисованные от руки.
– Кто это такой?
– Мы зовем его Таможенником. До сорока лет он служил сборщиком пошлин где—то в глуши. А по воскресеньям, как Гоген, занимался живописью. Приехал в Париж несколько лет назад и поселился в рабочем районе близ площади Бастилии. Он нигде не учился, ни одного дня, однако пишет картины, сочиняет стихи и музыку, дает уроки игры на скрипке детям рабочих, играет на фортепьяно и обучает рисованию каких—то двух стариков.
– Что же он пишет?
– Главным образом фантастических зверей, среди еще более фантастических джунглей. А джунгли он видел только в ботаническом саду. Это крестьянин и примитив по самой натуре, хотя Поль Гоген и подсмеивается над ним.
– А какого ты мнения о его работах, Тео?
– Понимаешь, трудно сказать. Все смотрят на него как на слабоумного.
– Ну, а ты как думаешь?
– В нем есть что—то от невинного младенца. Вот пойдем сегодня к нему, и тогда суди сам. Все его полотна висят у него на стенах.
– Должно быть, у него водятся деньги, раз он устраивает вечера.
– Ну нет, это, пожалуй, самый бедный художник во всем Париже. Даже скрипку, чтобы давать уроки, ему приходится брать напрокат, так как купить ее он не в состоянии. А вечера он устраивает с определенной целью. Погоди, сам увидишь.
Руссо жил в доме, где ютились одни рабочие. Его комната была на четвертом этаже. Улица кишела пронзительно визжавшими ребятишками; смешанный запах кухни, прачечной и нужника мощной струей ударял в ноздри стороннего человека, стоило только ступить на порог.
Тео постучал, и Анри Руссо открыл дверь. Это был невысокий коренастый человек, по своему сложению очень похожий на Винсента. Пальцы у него были короткие и толстые, голова почти квадратная. Его нос в подбородок казались крепкими, как камень, а взгляд—широко раскрытых глаз был совершенно невинным.
– Вы оказали мне честь своим приходом, господин Ван Гог, – сказал он мягким, приветливым тоном.
Тео представил ему Винсента. Руссо пододвинул стулья и пригласил их сесть. Комната у него была живописная, даже веселая. На окнах Руссо повесил занавески из деревенского полотна в красную и белую клетку. Стены тесными рядами покрывали картины, изображавшие диких зверей, джунгли и невероятные, фантастические пейзажи.
В углу, около старого разбитого пианино, явно волнуясь, стояли четыре мальчика со скрипками в руках. На каминной доске лежало домашнее печенье, посыпанное тмином, – произведение рук Руссо. По всей комнате в ожидании гостей были расставлены скамейки и стулья.
– Вы пришли первым, господин Ван Гог, – говорил Руссо, обращаясь к Тео. – Критик Гийом Пилль обещал удостоить меня своим присутствием и привести целую компанию.
С улицы донесся шум – завопили дети, протарахтели по булыжнику колеса экипажа. Руссо кинулся к двери. В коридоре послышались звонкие женские голоса.
– Не останавливаться, не останавливаться! – гудел какой—то мужчина. – Одной рукой держись за перила, а другой зажимай нос!
За этой остротой последовал взрыв смеха. Руссо, который все это хорошо слышал, повернулся к Винсенту с улыбкой на лице. Винсент подумал, что ни у одного мужчины ему еще не приходилось видеть таких ясных, таких невинных глаз, – глаз, в которых не было и тени неприязни.
В комнату ввалилась компания, человек десять – двенадцать. Мужчины были во фраках, женщины в нарядных платьях, изящных туфлях и длинных белых перчатках. Они принесли с собой запах дорогих духов, пудры, шелков и старинных кружев.
– Ну, ну, Анри, – кричал Гийом Пилль своим басовитым, рассчитанным на эффект голосом, – как видите, мы явились. Но мы не можем здесь долго засиживаться. Мы идем на бал к принцессе де Брой. А пока что вы должны развлечь моих друзей.
– О, как я хотела познакомиться с вами, – проникновенно сказала тоненькая девушка с темно—рыжими волосами, в платье ампир с низким вырезом. – Только подумать, великий художник, о котором говорит весь Париж! Вы поцелуете мне руку, господин Руссо?
– Будь осторожнее, Бланш, – предостерег ее кто—то. – Знаешь... эти художники...
Руссо улыбнулся и поцеловал ей руку. Винсент отошел в угол. Пилль и Тео занялись разговором. Остальные парами расхаживали по комнате, обсуждали, громко смеясь, полотна Руссо, щупали занавески, перебирали вещи и обшарили, в поисках нового повода для шуток и острот, каждый закоулок.
