Но нечто всё-таки произошло: приехал проповедник, конкурент крестителю. Он остановился в Северной деревне и был только простым проповедником Нильсеном, без крещения и прочих атрибутов, но с хорошим письменным аттестатом на имя священника Оле Ландсена от других священников.
Он оказался более скромным, не особенно красноречивым, но с добрым лицом и доброжелательным. Впечатление, которое он произвёл, было вовсе не так уж незначительно; люди, которые слыхали обоих проповедников и считались знатоками в вопросах обращения, находили Нильсена чуточку лучше другого.
Он был прост, не носил даже галстука, а только жёлтый платок вокруг шеи, не носил длинного пальто, и руки его не были белы, но от этого он ничего не терял.
Конечно, он не мог не выступить против крестителя и его деятельности в Южной деревне. Божий ангел, и тот не смог бы этого избежать. И тут Нильсен оказался неожиданно ловким, чертовски ловким, и даже очень находчивым: — Они, в Южной деревне, крестятся вторично, — сказал он, — смеются над святым духом, только издеваются над ним. Но это очень дурно — смеяться и издеваться над отсутствующим! — ядовито добавил он.
Такой добродушной мужицкой болтовнёй он занимал своих слушателей, но не мог продержаться долго против проповедника в Южной деревне, который пустил в ход свой сложный аппарат с вторичным крещением и коленопреклонением. Это привело к расколу, вражде и ненависти среди паствы Оле Ландсена, и так как люди вступали в драку друг с другом на дорогах, то «Сегельфосские известия» ещё раз обратились к окружному священнику с запросом, не найдёт ли он нужным вмешаться. Нет, — отвечал священник, — это ни к чему: к зиме всё это кончится само собою.
Спор по-прежнему касался вопроса о святом духе. Никогда прежде этот скрытый в боге дух не пользовался такой популярностью. Креститель произнёс проповедь исключительно о нём и сделал его более известным в сегельфосской округе, чем во всей стране. Удивительно, до чего его изображение святого духа было похоже, прямо портрет!
— И кроме всего я могу вам сказать, как он называется по-латыни, — сказал он. — Он называется — Spiritus sanctus. Пожалуйста, спросите кого угодно, правда это, или нет?
У Августа не было необходимой теологической подготовки, чтобы разобраться в этой божественной путанице. Тобиас не вспомнил даже о лошади, которую ему подарили, даже не обратился к разряженному Августу, опоясанному легкомысленной красной бахромой, он разговаривал с проповедником о завтрашнем дне, о воскресенье, когда опять предполагалось крещение. «А ну тебя!» — подумал, верно, Август при этом и даже не перекрестился.
— Мне необходимо сказать тебе два слова, Корнелия! — сказал он.
Корнелия неохотно встала и вышла вслед за ним. Подальше на лугу на привязи ходила лошадь и до самого корня обгрызла траву. Из соседнего двора вышел юноша и направился по дороге в их сторону.
— Ну, нравится ли вам кобыла? — спросил Август, чтобы хоть как-нибудь напомнить о подарке.
Корнелия ответила не сразу:
— Кобыла-то ничего, только здорово брыкается.
— Ну, хотя это хорошо!
— Но только отец начал сомневаться, — сказала Корнелия. — Уж не грех ли это?
— Против меня? — воскликнул Август-богач. — Вы думаете, что у меня нет таких средств?
— Нет, нет, дело совсем не в этом.
— Ну да, я тоже так думаю. Одна единственная лошадь, хе-хе-хе! — И Август вытащил связку ключей и поглядел на неё с видом собственника.
— Но может быть, это грешно по отношению к тому человеку, который продал лошадь.
У Августа вытянулось лицо.
— Но он получил за неё деньги. И насколько мне известно, я не торговался.
— Нет, — сказала Корнелия. — Но вот теперь человек остался без ничего. Бедняга! Ему пришлось продать лошадь. Теперь он на себе таскает и дрова из лесу, и сено с луга. Несчастный безлошадник, один на свете!
Август подумал немного и потом сказал в отчаянии:
— Я могу взять лошадь обратно!
Молодой человек подошёл тем временем к ним, — это был Гендрик из соседнего двора, жених Корнелии номер два.
Он присоединился к ним, и даже не поздоровался, а сразу спросил:
— О чём вы разговариваете?
— Он хочет взять лошадь обратно, — сказала Корнелия.
— Как?! Лошадь, которую подарил вам?
Август рассердился.
— Заткни ты свою пасть, когда я говорю!
Но это не подействовало. Ибо и Гендрик тоже обратился, стал религиозным и предался в руки божий. Что же при таких обстоятельствах был для него мир?
Корнелия заплакала.
— Не плачь, Корнелия, — сказал Гендрик. — Он вряд ли захочет взять у вас лошадь. Это невозможно.
— Послушай-ка, — предупредил Август во второй раз, — теперь ты уйдёшь? — И одновременно он тихонько протянул руку к заднему карману.
И это тоже не подействовало. Гендрик хотя и побледнел, он не ушёл, а Корнелия с плачем уцепилась за него и сказала:
— Нет, нет, не уходи, Гендрик!
Это подхлестнуло и Августа:
— Ах так! Вот в чём дело! — сказал он.
— Да, мы теперь одно, — объяснила Корнелия. — Гендрик совсем такой же, как мы все, завтра он тоже крестится.
Август подумал немного и понял, что у него ничего не выйдет. Он переменил тактику.
— Послушай, Корнелия, я пришёл только затем, чтобы рассказать тебе, что Беньямин работал некоторое время у меня — знаешь, этот твой жених, у которого ты сидела на коленях на рождественской вечеринке.
— Не обращай внимания на его болтовню, — сказал Гендрик.
Август продолжал:
— Он хорошо служил у меня, это отличный парень, и ловкий парень. За ним ты не пропадёшь, Корнелия.
— Не говорите о нём! — сказала Корнелия. — Он больше не мой. Он слушает Нильсена и не принадлежит к нашей общине.
— С Беньямином так хорошо иметь дело: он какой-то особенный. Я даже передал ему ключи и поставил его над своим имуществом, и я не потерял ни булавочной головки по сегодняшнее число.
— Не трудитесь и не тратьте даром слов!
— И удивительно, чему он только не выучился под моим началом! И само собой разумеется, в любой день я дам ему самую лучшую аттестацию. Я дам тебе прочесть эту аттестацию.
Замешательство Корнелии всё увеличивалось, и наконец она дошла до такой крайности, что сказала:
— Я не знаю, о ком вы говорите.
— О Беньямине, о твоём женихе. Да ты отлично знаешь, о ком я говорю: он целовал тебя много раз, целовал тебя со всех сторон.
Тут Гендрик воскликнул:
— Я не знаю, зачем мы слушаем этого человека?! Он не из наших людей, наоборот, он полон всякой скверны.
