Август сдался. Он не помнит, это было так давно. Но смышлёным и любознательным, каким он был всю свою жизнь, таким остался и теперь, и поэтому он попросил Александера указать ему эту точку.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Александер. — Чтобы ты мог портить лошадей? Ты думаешь, что достаточно проколоть дырку; но видал ли ты когда-нибудь внутренности лошади, и знаешь ли, куда надо колоть, чтобы напасть на газы? И знаешь ли ты, как глубоко всаживать нож? Уж молчал бы лучше, лысый чёрт!
Но ловкий цыганский приём представлялся Августу чем-то особенно заманчивым, он сказал:
— Я мог бы заплатить тебе за это.
— Ты? Разве у тебя есть чем платить? — спросил Александер.
— Я жду деньги.
— Не мели вздора...
Зато Август получил признание с другой стороны, — от самого консула.
Гордон Тидеман был хорошо обученный господин и консул, он ходил в школу по разным заграницам и знал языки и бухгалтерию, но иногда он принуждён был советоваться со своей дельной матерью. На этот раз он пришёл к ней с телеграммой. «Обильный улов сельди у Верэ, закинули несколько неводов. Необходимо прислать ещё сетей и яхту — и поскорее!..»
Старая Мать удивилась:
— Как?! Сейчас идёт сельдь?
— Так тут сказано.
— Да, но кто этот Эллингсен?
— Мой агент, — сказал Гордон Тидеман. У меня есть свои агенты.
Мать: — Знаешь что? Тебе следует поговорить об этом с На-все-руки.
Гордон Тидеман пошёл к Августу. Но после разговора с матерью, он был уже более осторожен, он сказал:
— Этой телеграмме, верно, не стоит придавать большого значения?
Август надел пенсне и прочёл.
— Я этого не понимаю, — сказал он. Какая же сельдь теперь? И притом возле Верэ.
Гордон Тидеман взял телеграмму обратно и сунул её в карман.
— Слишком мало вероятно, — продолжал Август, следуя за своей мыслью. — Если б здесь стояло... Простите, позвольте мне взглянуть ещё раз!
Август ещё раз прочёл телеграмму, кивнул головой и сказал своим обычным уверенным тоном:
— Эта сельдь, о которой здесь говорится, не что иное, как сэй. Это описка.
— Неужели это возможно?
— Консул может мне поверить. Здесь подразумевается сэй. Это вполне совпадает и со временем года, и с Верэ. Но сэй вам, вероятно, не нужен?
— Как будто бы нет.
— И я тоже так думаю. И кроме того, сэй, — ну, конечно, сэй годен для сушенья: у него жирная печень, но тут не может быть речи о рыбном промысле в широком и крупном масштабе. Безусловно нет. Но, господи, прости меня грешного за такие слова. И сэй — божий дар, божья милость и благословение.
— Да, конечно. Ну, спасибо тебе, На-все-руки. Я так и знал, что за толковым разъяснением мне следовало обратиться именно к тебе.
XVIII
Деньги не приходили. Из Полена не было никаких вестей, Август так и не собрался написать.
Разве не было никакой возможности получить эти деньги? Один раз он остановил даже Осе, чтобы посоветоваться с ней, но Осе ничего не могла сказать ему о деньгах. Зато она сказала о другом.
Осе, эта длинная, смуглая женщина в лопарской кофте бродила от дома к дому, подслушивала и видела людей насквозь, не было ничего удивительного в том, что она многое знала, и таким образом и Августу могла бросить правду в глаза о его влюблённости в девушку из Южной деревни. Но разве он сам не знал этой правды? Может быть — да, а может быть — и нет. Благодаря своей глубокой и чрезмерной лживости он отлично мог налгать и самому себе. Он был как бы выдуманным существом, до того лживым, что казался выхваченным из воздуха. Он мог бы быть один в комнате, подойти к стене и шепнуть что-нибудь самому себе.
Но, несмотря на все свои заблуждения, Август стоял всё-таки на земле. Он обнаружил, что в отдалённом и забытом горном озере близ охотничьей хижины водится форель. Как она туда попала, было загадкой, — потому что не могла же форель подняться вверх по Сегельфосскому водопаду, — но она была там, и Август решил непременно уговорить консула, когда дорога будет отстроена, отвезти туда лодку. Кстати, если приедет английский лорд, он сможет заняться там для спорта рыбной ловлей.
Да, Август был предприимчив.
Но не мог разве этот парень использовать свою тайну каким-нибудь особенным образом? Если б у него были деньги, он смог бы, пустив пыль в глаза, подняться в глазах других и своей девушки. Без денег приходилось искать других возможностей. По многим причинам Август стал питать склонность к религиозному образу жизни, понемногу он даже перестал бояться вторичного крещения в Сегельфосском водопаде. Старый спекулянт, пожалуй, неспроста был так благочестив, — в этом можно было его заподозрить. Но разве судьба не была к нему особенно жестока? Кто видал что-либо подобное? Душа его страдала, он терял надежду и мужество, — Корнелия ил Южной деревни была как-то в городе и сделала вид, будто не заметила его возле кузницы. Вот до чего дошло! Другие становятся религиозными и из-за меньших невзгод. Он не быт безбожником и прежде, вовсе нет, чёрт возьми, он не был им, но ко всему прибавилась ещё эта влюблённость, и уже недостаточно стало только крестить себе лоб и грудь и ждать.
Он справился в городе, у того торговца, который прошёл через вторичное крещение, не чувствует ли он себя лучшим и более счастливым человеком.
О да, тот чувствовал значительное изменение.
— Словно тебе не так уж жаль денег, которые ты по справедливости должен получить, но не получаешь?
— Пожалуй. Одно к одному.
— Да, что я ещё хотел сказать? — продолжал Август. — А можно ли себе представить, что такое крещение, как твоё, поможет влюблённому человеку, ну хоть на волосок?
— Как?!
— Я не для себя спрашиваю, я спрашиваю для Беньямина из Северной деревни. Он, того и гляди, потеряет свою девушку, и от этого чувствует себе несчастным и ни на что не надеется. Он у меня работает. Поможет ли ему, если он крестится? И даст ли господь ему тогда девушку?
— Гм! Вполне вероятно, — сказал торговец. — Во всяком случае, во многих отношениях это действует удачно. Что касается меня, например, то Тобиас из Южной деревни стал опять покупать у меня.
— Я видел недавно Корнелию в городе. Вероятно, она приходила покупать к тебе?
— Да, само собой разумеется.
Следующий вопрос Августа был относительно того, целуются ли крещёные после крещения, приветствуют ли они друг друга братским поцелуем, или как это там у них называется.
— Да, — сказал торговец, — я-то сам женатый человек и всё такое. Но я слыхал, что они целуются.
— Фу, как нехорошо! — сказал Август.
Он становился всё более и более религиозным, и вопрос о крещении занимал его всё сильнее. Он относился к нему очень серьёзно; так он придумал брать бутерброды от ужина и завтрака к себе наверх и есть их при закрытой двери у себя в каморке; он отодвигал всё масло в одну сторону, так что самый жирный кусок оставался напоследок, и вдруг, в последнюю минуту, он отказывался от лакомства и отдавал его птицам небесным.
