Мы поднялись на холм втроем, пастор, Харальд и я. Я дал пастору взглянуть в мою трубу, и он убедился, что напора хватит с избытком.
– Надо будет мне посоветоваться с твоим товари щем, – сказал он.
Тут я, чтобы умалить достоинства Гринхусена, за явил:
– Нет, он в этом ничего не смыслит.
Пастор посмотрел на меня.
– Ты так думаешь? – сказал он.
Мы спустились с холма. Пастор говорил, словно размышлял вслух:
– Конечно, ты прав, всю зиму приходится таскать воду. И лето тоже. Я посоветуюсь с домашними. И он ушел в дом.
А минут через десять меня позвали к крыльцу, где собралось все пасторское семейство.
– Так это ты берешься сделать нам водопровод? – ласково спросила меня жена пастора.
Я снял шапку, вежливо и с достоинством поклонил ся, а пастор подтвердил: да, это он самый.
Пасторская дочка поглядела на меня с любопытст вом и сразу же принялась болтать с Харальдом о каких– то пустяках. А хозяйка продолжала расспрашивать: неужели водопровод будет совсем как в городе, стоит только открыть кран, и сразу потечет вода? И на втором этаже тоже? Всего за двести крон? Ну, в таком случае и думать нечего, сказала она мужу.
– Ты так полагаешь? Что ж, поднимемся все вместе на холм и посмотрим.
Мы поднялись на холм, я навел трубу и дал всем поглядеть.
– Да ведь это замечательно! – сказала хозяйка.
А дочка промолчала.
Пастор спросил:
– Но есть ли здесь вода?
Я с важностью ответил, что сказать наверняка труд но, но налицо благоприятные признаки.
– Какие же? – спросила хозяйка.
– Во первых, состав почвы. Кроме того, здесь растет ивняк и ольшаник. А ива любит влагу. Пастор кивнул и сказал:
– Видишь, Мария, этот человек знает свое дело.
По дороге домой хозяйке вдруг взбрело в голову, что она сможет рассчитать одну служанку, когда будет водопровод. Чтобы она не передумала, я согласился.
– Конечно, в особенности на летнее время. Ведь сад можно поливать из кишки, если протянуть ее чере.з подвальное окошко.
– Да ведь это же просто чудо! – воскликнула она.
Я удержался и не предложил провести заодно воду на скотный двор. А между тем я давно уже рассчитал, что если вырыть колодец вдвое больше и сделать от водную трубу, скотнице будет такое же облегчение, как и кухарке. Но зато и расходы вырастут чуть не вдвое. Нет, затевать такое большое дело было бы неразумно.
Но так или иначе приходилось ждать возвращения Гринхусена. Пастор сказал, что пойдет прилечь.
VII
Нужно было подготовить Гринхусена к тому, что мы станем копать колодец на холме; я хотел отвести от себя подозрения и сказал, что это сам пастор все затеял, а я только согласился с ним. Гринхусен обрадо вался, он сразу сообразил, что тут непочатый край работы, ведь придется рыть еще канавы для труб.
А в понедельник утром пастор, к моему торжеству, спросил Гринхусена как бы невзначай:
– Мы тут с твоим товарищем решили, что колодец надо выкопать на холме, а потом проложить оттуда трубы к дому. Что ты думаешь о нашей затее?
И Гринхусен вполне одобрил эту мысль.
Но когда мы все обсудили и втроем осмотрели место, где предстояло вырыть колодец, Гринхусен заподозрил, что тут без меня не обошлось, и заявил, что трубы надо класть гораздо глубже, иначе зимой они замерзнут…
– На метр тридцать, – перебил я его.
– …и это обойдется очень дорого.
– А твой товарищ говорит, что не больше двухсот крон, – заметил пастор.
Гринхусен не умел даже считать как следует и сказал только:
– Что ж, двести крон – тоже деньги.
Я возразил на это:
– Зато когда пастор захочет переехать, ему при расчете придется уплатить меньше за аренду хутора.
Пастор вздрогнул.
– При расчете? Но я не собираюсь никуда пере езжать.
– В таком случае да послужит вам этот водопровод верой и правдой всю вашу долгую жизнь, – сказал я.
Пастор пристально посмотрел на меня и спросил:
– Как тебя зовут?
– Кнут Педерсен.
– А родом ты откуда?
– Из Нурланна.
Я сразу сообразил, почему он меня расспрашивает, и решил не выражаться более таким высокопарным языком, который я позаимствовал из романов.
Но так или иначе, решено было провести от колодца водопровод, и мы принялись за дело…
Теперь скучать было некогда. Поначалу я очень беспокоился, есть ли вода в том месте, где мы копаем, и плохо спал по ночам; но беспокойство оказалось на прасным, и вскоре я весь ушел в работу. Воды было много; через несколько дней нам уже приходилось по утрам вычерпывать ее ушатами. Почва на дне была глинистая, и мы вылезали оттуда перепачканные с го ловы до ног.
Через неделю мы начали обтесывать камни для кладки стен; этому делу мы научились в Скрейе. Еще через неделю мы добрались до нужной глубины. Вода быстро прибывала, и нам пришлось поторопиться с кладкой, иначе стены могли рухнуть и завалить нас. H еделя проходила за неделей, мы копали, тесали камень и уже приступили к кладке. Колодец получился глубо кий, работа спорилась; пастор был доволен. Понемногу мои отношения с Гринхусеном наладились, – когда он убедился, что у меня нет желания получать больше, чем причитается хорошему подручному, хотя, по сути дела, всем руководил я, он тоже пошел на уступки и ел уже не так неряшливо. Лучшего мне и желать не приходилось, я твердо решил, что теперь уж меня в город ни чем не заманишь!
Вечерами я шел в лес или бродил по кладбищу, читал надгробные надписи и думал о всякой всячине. Мне давно уже взбрела на ум нелепая выдумка, малень кая смешная причуда. Однажды мне попался красивый березовый корень, и я решил вырезать из него трубку наподобие сжатого кулака; большой палец должен был служить крышкой, и мне хотелось приделать к нему ноготь, чтобы он был совсем как настоящий. А на безы мянный палец я решил надеть золотое кольцо.
Голова моя была занята этими пустяками, и дурные мысли не тревожили меня. Мне незачем было больше спешить, я спокойно мечтал по вечерам и чувствовал себя хозяином своего времени. Ах, если б можно было вновь обрести благоговение перед святостью церкви и страх перед мертвецами; когда-то, давным-давно, я из ведал это таинственное чувство, такое глубокое и не постижимое, и хотел испытать его снова. Вот найду ноготь, а из могилы вдруг прозвучит голос: «Это мое!» И тогда я в ужасе брошу все и убегу со всех ног.
– Как жутко скрипит флюгер на церкви, – говорил иногда Гринхусен.
