– Вполне может быть.
Когда водопровод был доделан, Нильс послал нас с Гринхусеном заготавливать дрова до возвращения капитана. Мы расчищали лес после рубки и собирали сучья, работа была не пыльная.
– Наверно, нас обоих рассчитают, когда капитан вернется, – говорил Гринхусен.
– А ты наймись на зиму, – посоветовал я. – Зна ешь, сколько дров можно набрать с этой порубки, пили себе потихоньку, неплохо подзаработаешь.
– Замолви словечко перед капитаном, – ответил он.
Возможность задержаться в Эвребё на всю зиму очень его вдохновила. Этот человек жил в полном ладу с собой самим. Значит, о Гринхусене тоже нечего было тревожиться.
Оставался только я. А я уже никогда не смогу ла дить с собой, если бог не положит конец этой напасти.
В воскресенье я не находил себе места. Я ждал капи тана, он обещал вернуться к этому дню. Чтобы еще раз все проверить, я ушел далеко вверх по ручью, который питает наш водосборник, а заодно посмотрел и два маленьких пруда на самому верху – «Истоки Нила».
На обратном пути, спускаясь лесом, я встретил Лар са Фалькенберга. Он поднимался к себе домой. Выплыл полный месяц, огромный и багровый, все кругом озари лось. Землю чуть припорошило снегом, подморозило, и поэтому дышалось легко. Ларс был донельзя привет лив, он побывал в поселке, пропустил рюмочку-другую, и говорил без умолку. Впрочем, я предпочел бы не встречать его нынче.
Я долго стоял на взгорке, прислушиваясь к неумолч ному шепоту неба и земли, других звуков не было. Лишь порой раздавалось как бы легкое журчание, когда сморщенный листок плавно опускался на припоро шенные ветки. Это напоминало лепет маленького род ничка. И снова ни звука – кроме неумолчного шепота. Умиротворение снизошло на меня, я надел сурдинку на свои струны.
Ларс Фалькенберг непременно хотел узнать, откуда я иду и куда собираюсь. Ручей? Водосборник? Вот чепуха-то, прости господи, как будто люди не могут сами носить воду. Ох, уж и любит капитан всякие там новомодные штучки – то у него пахота осенняя, то еще что, только как бы ему в трубу не вылететь с такими замашками. Урожай, говорите, богатый? Ну пусть богатый. А вот догадался ли кто подсчитать, во сколько обошлись все эти машины и люди, что приставлены к каждой машине? На нас с Гринхусеном порядком ушло за лето. Да и на него, на Ларса, за осень немало потрачено. Вот в былые дни в Эвребё богатели и веселились. Господа каждый вечер песни слушали, а кто им пел, я не хочу поминать. А нынче в лесу деревца не увидишь – сплошь пни.
– Ничего, через годок-другой поднимутся новые де ревья.
– Сказал тоже – через годок-другой! Много лет пройдет, учти. Эка невидаль – капитан; командуй себе ать-два, и дело с концом. Он теперь даже не председа тель общины. Ты замечал, чтоб хоть одна живая душа пришла к нему за советом? Я что-то не замечал.
– Ты видел капитана? Он вернулся? – перебиваю я.
– Вернулся, вернулся! Что твой скелет. Чего я еще хотел у тебя спросить – ты когда едешь-то?
– Завтра, – отвечаю я.
– Уже? – Ларс до краев наполнен расположением ко мне, он никогда не думал, что я уеду так скоро.
– Навряд ли я тебя здесь увижу до отъезда, – сказал он. – И я хочу на прощанье дать тебе совет: хватит транжирить жизнь по-пустому, пора и осесть где ни то. Учти, от меня ты это слышишь в последний раз. Не скажу, чтоб мне так уж хорошо жилось, но ведь ма ло кому из нашего брата живется лучше, а о тебе и во все речи нет. У меня есть крыша над головой, что есть, то есть. Жена и дети, две коровы, одна отелится весной, другая – осенью, еще свинья – вот и все мое богатст во. Особо хвалиться нечем, но я сам себе хозяин. Если пораскинуть умом, ты со мной не будешь спорить.
– Да, ты выбился в люди, нас и равнять-то нечего.
Эта похвала сделала Ларса еще дружелюбнее, те перь он готов костьми лечь ради моего блага. Вот он го ворит:
– Ну, коли на то пошло, так тебя и вовсе разнять не с кем. – Ты умеешь делать любую работу – это раз, вдобавок ты силен в письме и в счете. Так что ты сам виноват во всем. Надо было тебе шесть лет назад тоже жениться на горничной, как я на Эмме, я ж тебе советовал, и зажить припеваючи. Вот и не пришлось бы слоняться из усадьбы в усадьбу. Я и сейчас про это толкую.
– Слишком поздно, – отвечаю я.
– Да, поседел ты изрядно, уж и не знаю, какая не веста на тебя польстится. Тебе сколько стукнуло?
– Лучше не спрашивай.
– Ну, молоденькая тебе и без надобности. Я и еще что-то хотел тебе сказать, проводи меня немного, авось вспомню.
Я иду с Ларсом. Он не умолкает ни на минуту. Он готов замолвить за меня словечко перед капитаном, чтобы мне отвели такую же вырубку.
– Это же надо, – говорит он, – начисто забыл, о чем я хотел сказать. Пошли ко мне, может, там вспомню.
Весь он обратился в доброжелательство. Но у меня были кой-какие дела, так что идти дальше я не захотел.
– Все равно тебе сегодня капитана не увидеть.
– Но ведь час поздний, Эмма уже легла, зачем ее зря беспокоить.
– Скажешь тоже – беспокоить, – горячился Ларс. – Легла, так легла. Поди, и рубашка твоя стираная у нас осталась. Возьми ее, тогда Эмме не придется ходить в такую даль.
– Да уж нет, не стоит, а Эмме передай поклон, – отважился я на прощанье.
– Непременно передам. А коли ты наотрез отказываешься зайти ко мне… Ты завтра рано уходишь?
Я забыл, что мне уже не удастся поговорить сегодня с капитаном, и ответил:
– Да, очень рано.
– Тогда я сейчас же отправлю Эмму к тебе с рубашкой. И прощай. Помни, что я сказал тебе. На этом мы и расстались.
Спустившись немного вниз, я замедлил шаги, по со вести говоря, я не спешил, – долго ли мне собраться. Я повернул и побрел назад и погулял при луне. Вечер был на диво хорош, без мороза, мягкий и тихий покой одел леса. Не прошло и получаса, как Эмма принесла мне рубашку.
С утра мы оба не вышли на работу.
Гр и нхусен все тревожился и спрашивал:
– А с капитаном ты про меня говорил?
– Я с ним вообще не говорил.
– Ох, вот увидишь, он меня рассчитает. Будь он поря дочный человек, поручил бы мне наготовить дров. А от него разве дождешься. Он и батрака-то нехотя держит.
– Не тебе бы это говорить. Помнится, ты здорово расхваливал капитана Фалькенберга.
– Ну хвалил, не отпираюсь. Когда было за что. Я вот чего думаю – не найдется ли у инженера какой ра ботенки для меня. При его-то достатках.
Капитана я увидел часов около восьми. Мы говорили с ним, покуда не явились визитеры из соседних уса деб, наверное, выражать соболезнование.
Вид у капитана был напряженный, но он не произ водил впечатления человека разбитого, а казался, на против, собранным и подтянутым. Он задал мне не сколько вопросов о том, как лучше ставить задуманную сушилку для зерна и сена.
