— Ха-ха-ха! — издевательски расхохоталась Поулине.
— Видит Бог, это не самое плохое, что могло выпасть на твою долю.
Молчание. Поулине лихо шурует на полках, фыркает и поводит носом.
— Ты говоришь так, будто что-то в этом смыслишь, — бормочет она себе под нос.
Опять молчание. Август мало-помалу начинает понимать, что его оскорбили, и спрашивает:
— Ты сказала «смыслишь»? Думаешь, я по этой части уже никуда не гожусь? Вот это новости. Это про меня-то, который смыслит побольше некоторых?..
— Вот и докажи! — говорит она.
Нет, здесь ему ничего не обломится. Да и то сказать: одному Богу известно, так ли уж всерьёз Август, эта перелетная птица, затеял своё сватовство. Сомнительно что-то.
Поулине и сама могла ощипать двух кур. Она вообще всё могла сделать сама. Руки у неё были решительные и ловкие, они справлялись с любой работой, и спустя полчаса куры, ощипанные и опалённые, уже лежали в духовке. Потом она привела себя в порядок, причесалась, расправила локончики и упрятала их под сетку, пришила новый крахмальный воротничок к платью, а потом пошла в большую комнату, чтобы накрыть там на стол, и то и дело бегала на кухню проверить, как там у неё жарятся куры, и всё спешила, всё спешила...
Ведь он вполне может зайти в лавку, чтобы купить себе табаку и спичек, может заглянуть и в контору, где гордо красуется несгораемый шкаф; Поулине и там навела порядок, поставила стул куда следует, смахнула пыль. Все бумаги, почтовые, торговые, банковские и страховые, лежали на столе, она принесла из комнаты книгу псалмов и сборник линдрутовских проповедей и положила их поверх бумаг. А в ящике стола лежала её шкатулка для рукоделья, украшенная Сердцем Христовым.
Короче, получился молитвенный уголок, мало ли зачем ей понадобится выдвинуть ящик, вот пусть он и увидит всё это...
Пастор зашёл, когда у него выпала свободная минутка, чтобы спросить перьев.
Господи Боже ты мой! И, вспомнив, что у неё именно для него жарятся куры, Поулине не смогла удержаться от небольшой вольности.
— А может, пачку табаку? — игриво спрашивает она.
— Нет, нет, спасибо, хотя вообще-то, пожалуй, возьму, неплохо иметь запас. Сколько с меня?
— Нет... нет, нисколько!
Вот тут Поулине вполне могла пригласить его к обеду, но в эту самую минуту в лавку ввалился Теодор, и она смолкла на полуслове. Было бы нежелательно, чтобы вся округа прослышала о её торжественном обеде с пастором.
Пастор снова попытался заплатить.
— У торговцев из Верхнего Поллена я никогда ничего не получаю бесплатно, — сказал он.
— Боже, есть о чём говорить! Несколько пёрышек и пачка табаку! Да, так что я ещё хотела сказать... Не угодно ли вам заглянуть в контору, посмотреть, как там у нас стоит сейф и как вообще всё устроено?
А вдруг у пастора мелькнуло какое-нибудь подозрение?
— Уж и не знаю, есть ли у меня время... — сказал он и достал часы. — Повторяю, я ничего не хочу брать даром. Тем более что там, куда я собираюсь уехать, мне ничего не будут давать просто так! Я уезжаю в Финмарк!
— В Финмарк? — немедля подал голос Теодор. Пастор кивнул.
Теодор принялся разглагольствовать. Его отлично знают в Нуфс-фьорде, в Берлевоге, его в общем-то повсюду знают. Где он только не побывал, где не поездил по Норвегии!
Не исключено, что у капеллана Твейто мелькнула некая мысль, и он, как человек порядочный, решил объяснить даме.
— Я, знаете ли, получил небольшой приход в Финмарке, — говорит он, обращаясь исключительно к Поулине, — вот туда я сейчас и еду.
— Это когда «сейчас»? — спрашивает Теодор.
— Вот управлюсь с делами и поеду, — отвечает пастор, по-прежнему обращаясь к Поулине. — Но сперва мне надо заехать в Хельгеланн и там сыграть свадьбу.
Вот он и выложил всё как есть!
Теодор начал, словно рыба, ловить ртом воздух, а потом спросил:
— Вы, значит, хотите жениться? — Теперь ему было с чем обежать всю округу. — А на ком?
Пастор ему не ответил. Он по-прежнему обращался к одной лишь Поулине.
— Моя бедная невеста, она всё ждала меня, ждала верно и преданно, пока я достигну какого-то положения, и вот наконец её преданность будет вознаграждена.
Теодор:
— Значит, теперь, вы теперь женитесь...
Поулине не вмешивалась в их беседу. Пастор меж тем рассказывал ей о своей помолвке: поначалу то был лишь крохотный, светло-зелёный росток, грациозная незабудка, детская влюблённость, а потом маленький цветочек обернулся пышным садовым цветком. Чудо какое: это чувство не оставляло его все годы ученья, сопровождало его на всех стезях. Невеста же вселяла в него силу, чтобы он мог вытерпеть всё. То были нелёгкие годы, сперва в семинарии, потом в университете, много занятий, много языков, но она ни на единую секунду не усомнилась в его способностях. Просто удивительная женщина...
Поулине не особенно вслушивалась и отвечать больше не отвечала. Она лишь продолжала наводить порядок на полках, вытирала пыль, и всё это молча. Напоследок она услышала, что Теодор вышел вместе с пастором, пытаясь выспросить, где именно тот намерен побывать в Финмарке. Потому как его, Теодора, знают повсюду.
А Поулине знай себе вытирала пыль, она долго её вытирала, и ни в чём больше её огорчение не выражалось. Но тут она почуяла запах гари и стремглав ринулась на кухню, чтобы спасти от жаркого то, что ещё было можно спасти. А завершив спасение, она убрала со стола в конторе все ненужные теперь декорации, убрала божественные книги и вообще всё убрала.
Конечно, Поулине была женщина благоразумная и не питала особых надежд, может, ей всего-то и хотелось утолить тоску своего сердца, немного развлечь себя, выразив свою благосклонность этому Божьему человеку. И поэтому она сумела быстро стать прежней Поулине, у которой есть лавка, да и вообще хлопот полот рот.
Поскольку не было ни малейшей возможности утаить свои кулинарные затеи, она прямиком направилась к Йоакиму и поведала ему всё как есть: что вот, мол, она желала угостить пастора куриной ножкой, а то и двумя, но из этого ничего не вышло.
Йоаким отнёсся к её рассказу с большим вниманием:
— Это почему же не вышло? Он что, был зван в другое место?
Об этом ей, правда, ничего не известно, но его переводят в Финмарк, ему скоро уезжать, поэтому она и не пригласила его к столу.
— Вот и правильно, — одобрительно сказал Йоаким.
Поулине, со вздохом облегчения:
— Стало быть, мы можем и сами съесть наших курочек. Только ты отыщи Эдеварта.
Йоаким:
— А сколько у тебя было этих кур?
— Две.
— Ну тогда там хватит только мне, — сказал этот плут и сердито замотал головой.
