— А может, это он в бреду? — спросил Йоаким.
— Ничего не в бреду, — ответил Август. Конечно, он ещё худой и слабый, но зато выносливый, за всё время болезни он по-настоящему ни разу не был близок к смерти, а теперь и вовсе возвращался к жизни! Вот чёртов Август! — Нет, — добавил он, — никакого бреда у меня нет. — Судя по всему, это были слова, исполненные весьма глубокого смысла, потому что, сказав их, он закрыл глаза и призадумался.
— Так или иначе, — промолвил Эдеварт, — а тебе надо вернуться в постель.
— Подожди маленько! Стоп, на одну минуточку стоп! Если человек встаёт с постели и тратит всё утро и все силы, чтобы самостоятельно одеться, — а ты-то, ты-то, Эдеварт, всё не приходил и не приходил...
— Знай я про такое дело, я бы привязал тебя к кровати!
— Вот и слава Богу, что не знал! Хорошо, что я смог к вам выйти!
Конечно, Август ещё только возвращался к своему нормальному состоянию, где есть место вранью, и бурной деятельности, и блестящим выдумкам, и бесшабашным глупостям. Возможно, его выманило из кровати обычное любопытство, а возможно, его встревожил грохот, который он слышал, когда Кристофер выламывал дверь лавки. Но, оказавшись в окружении дружелюбных и удивлённых односельчан, он исполнился былой удали и завёл речь о том, что услышал мистический голос, призывавший его восстать с одра болезни. Больной, закутанный в одеяло, он говорил именно так, как теперь говорили в Поллене. Если Август и впрямь услышал голос, призывавший его восстать с одра, то уж теперь он постарался рассказать об этом в красках, хотя, скорей всего, этот голос воззвал к нему, когда он уже спускался по ступеням крыльца. Он ощутил словно бы дуновение ветра. У Августа не было привычки строить подробные планы на будущее, все его поступки, все его россказни были неожиданными, он был находчив и проворен, свободен от чувства ответственности, он почти не ведал стыда, но всегда был деятельный и во всём превосходил односельчан. До чего ж это хорошо — на какое-то время забыть о болезни и смерти, стоять и нести всякую околесину и полгать с полленцами совсем как в былые дни! Кто мог сравниться с ним в умении будоражить умы, веселить парод и находить спасительный выход? Хорошо всё-таки, что он встал с постели.
Во дворе собралась толпа его друзей, а также известных жителей Поллена, собралась и не знала, как ей быть. Если верить объяснению, которое было тотчас дано Августу, они занялись грабежом из-за недостатка еды. Подумать только, голод в христианской стране, в таком крупном селении, каким является Поллен. И, как на грех, он именно в это время заболел и был лишён возможности вовремя вмешаться, надо немедленно что-то предпринять.
— А где Поулине? — спросил он, обводя взглядом двор.
Она раздаёт молоко. Ну что ж, это добрый, это благословенный поступок с её стороны! Но особого смысла в том нет, потому что, когда молоко будет выпито, его больше не станет.
— Правду говоришь, — откликнулся народ.
— А ты можешь предложить что-то другое, получше? — спросил Йоаким чуть высокомерно. Он не всегда принимал всерьёз рацеи Августа.
И Август отвечал:
— Не моё это дело давать советы старосте, но неужели ты считаешь, что ничего не случилось? Что-то я не припомню, чтобы приличные люди в Поллене, крещёные, конфирмованные люди с голодухи занимались насилием и разбоем. А ты, Йоаким, можешь такое припомнить?
— Ну а как же тут быть? — спросил Йоаким.
— Ну, — сказал Август, — уж кто-кто, а ты-то знаешь, как быть.
— Я?
Август:
— Мы должны помочь горю. — И, обратясь к слушателям, спросил: — Тут никто не хочет отправить телеграмму от моего имени?
Молчание.
Август обернулся к Йоакиму и сказал многозначительно:
— А тебе пора бы выйти с неводом.
Йоаким разинул рот от удивления, впрочем, все остальные тоже. Стало быть, надо выйти с неводом? А почему, собственно, надо? Разве в заливе есть сельдь? Люди думали, качали головой, размышляли над словами Августа. Йоаким же спросил, причём опять с видом некоторого превосходства:
— Туда что, пришла сельдь?
— Да, — ответствовал Август твёрдо и убедительно.
— Сдаётся мне, ты шутишь над нами.
Август, торжественно:
— Если человек, подобно мне, долгое время пребывал в стране смерти и вечности, он не шутит. Ибо ему открывается многое. Ты в это не веришь?
Йоаким ему и впрямь не верил, он вообще отличался здравым умом.
— Как же идти с неводом, когда в заливе ещё не сошёл лёд?
Август:
— Лёд, который лежит в заливе, — всего лишь жалкие, подтаявшие льдинки. Да ты и сам вполне можешь встать на нос и разгонять их веслом.
Теперь Йоакиму понравилась идея, которую высказал Август. Ведь не может дальше идти так, как идёт сейчас. Надо взять себя в руки и как следует всё обдумать. Какой смысл в том, что к нему заявляются его же собственные соседи, и хозяйничают в лавке, и врываются в хлев, и доят его коров? Хотя, с другой стороны...
— Не знаю, будет ли в этом прок, — сказал он. — А народ что думает?
— При чём тут народ?! — отвечали полленцы. — Мы такие разнесчастные, мы знать ничего не знаем.
— Вот именно, — вмешивается Август, — вы сейчас всё равно как вороны над полем. Знаете, что в мире живёт множество людей, а думаете, что, кроме вас, никого нет. Выходите с неводом, вам говорят.
Казалось, будто Август получил приказ свыше, и его слова звучали, как благая весть. Но тут появилась Поулине и подпортила всю картину. Лицо её никоим образом не выражало кротость: чтобы избавиться от этих трёх женщин, ей пришлось отдать весь утренний удой. Однако кислое выражение её лица сменилось выражением глубочайшего удивления, когда она увидела Августа в его одеждах пророка. Что ж это такое? Неужто перед ней Август?
— Да, да, он хочет, чтоб мы вышли с неводом, — объясняет Йоаким.
— Это ещё почему? Сельдь пришла, что ли?
— Он говорит, что пришла.
— Так-так! Эдеварт, уведи Августа в дом и не давай ему стоять на холоде. Ну а ты, Август, не стой дурак дураком, иди и ляг.
— А ну стоп! — кричит Август. — Я уйду только тогда, когда сочту нужным! Да, кстати, Йоаким, ты уже решил, хочешь ты выйти с неводом или не хочешь?
Йоаким:
— Ну, люди, что вы думаете? А где ж это у нас Кристофер с дружками? Ушли, что ли?
— Похоже на то, — отвечают люди, оглядываясь по сторонам.
— Как ни крути, — говорит Йоаким, — а получается, что надо выходить. Еды нет, и духу тоже нет, и сил у людей не осталось, так что выходить надо большой артелью, вот я и раздумываю...
Вдруг подходит Роландсен, глава банка, вернее, не походит, а подбегает. Он всё время стоял в сторонке, зато теперь он очень спешит, вид у него разгорячённый, лицо бледное.
