— Шесть и девять десятых?! — восклицает Иверсен.
— Ну, это если будет сельдь, — говорит Габриэльсен. — Чего-то она не заглядывает к нам в бухту.
Август с улыбкой:
— Не заглядывает? Да есть же в море сельдь, вы только поглядите на Фуглё. Я прямо так и сказал ребятам: выходите в море и ставьте загородь, хоть большую, хоть малую. Так они и сделали.
Людер Мильде:
— Если дело обстоит, как ты говоришь, тогда акций должно быть на несколько тысяч, а у меня, между прочим, нет денег и на первый взнос. А у тебя как, Иверсен?
— Да так же, — только и говорит Иверсен.
Впрочем, Август знает выход из положения; он хочет подсобить им с первым взносом, делая вид будто они оказывают ему услугу. Дело в том, что эта фабрика давно уже занимала его мысли и он стремился как можно быстрей приступить к её строительству. Не могли бы двое из них сходить морем до пристани и привезти сюда цемент? Один — на яхте, другой — на своей большой шхуне, чтоб сразу забрать весь груз? За это каждый из них получит ещё по сто крон.
Ловушка немедля захлопнулась. Ведь в конце-то концов это всего лишь небольшая ходка, из-за неё они ничего не прозевают, а заработать заработают. Удивительный человек этот Август, вот сумел же он и здесь найти выход.
И тут Август нанёс завершающий удар.
Он бы и не торопился и не посылал бы их так спешно, когда бы вся полленская община и нурланнская управа не ждали с великим нетерпением, когда поступят в продажу акции. И если эти крупные заказчики опередят остальных, то о бесплатных акциях для простых людей можно будет забыть. А это немало значит.
Какие такие бесплатные акции?
— Акции, которые человек получает в подарок, просто личный подарок, вот и подумайте об этом.
После таких слов они и поставили свои подписи, все трое поставили. Да и как же иначе? Получилось так, что они пришли требовать возмещения расходов, а в результате сами же остались должны крупную сумму. Двое были с Вестеролена, имели там по небольшой усадьбе каждый, а при ней по четыре коровы и лошади. Третий же, Габриэльсен, был из торгового сословия и подписался как новосёл Поллена. У него был роскошный дом и кошельковый невод, но, в отличие от главы банка Роландсена, он ничего не задолжал банку. Зато он был должен в лавке у Поулине — и немало. Перед тем как уйти, он сказал с беззаботной улыбкой:
— Я, собственно говоря, пришёл, чтобы расплатиться с Поулине, а теперь мои денежки тю-тю.
— Ну, там, где вы их взяли, ещё немало осталось, — сказал Август и тем весьма ему польстил.
Наконец-то Август смог облегчённо вздохнуть. Не то чтобы он сделал такое уж великое дело, но фабрике это принесло дополнительные шесть тысяч, и он был вполне доволен собой.
— Большой помощи от тебя не было, — сказал он Эдеварту, когда они остались вдвоём. — Ты даже кивать не кивал. Или может, всё-таки кивал?
Эдеварт не отвечает.
— Я уж чувствую, что-то не по тебе, в глубине души ты, верно, сердишься. Может, потому, что речи мои недостаточно правдивы для такого богобоязненного господина и отца семейства, как ты! Между прочим, я буду очень рад, если ты мне ответишь.
Эдеварт молчит.
Возможно, Август ждал слов признательности, ждал похвалы, но никто не пожелал разделить его радость, и потому он пришёл в ярость:
— Может, объяснишь мне, что я сделал не так? Разве я не должен был всё растолковать, чтобы убедить их? Ты, верно, думаешь, я не верил во всё то, что говорил им? Нет, уж этого греха я на душу не взял. Господь глядит мне в сердце и видит, что я не так уж очерствел. Ладно, как бы то ни было, теперь у нас есть деньги, чтобы построить фабрику.
Наконец Август перестал взывать к своему другу, отвернулся и умолк.
Тут Эдеварт вдруг отверз уста и произнёс слова, которые накопились у него в груди:
— Да, Август, у тебя и впрямь есть воля к жизни!
И он был прав: Август сохранил прежнюю волю к жизни. Здоровье у него с каждым днём становилось всё лучше и лучше, и в один прекрасный день он надел две куртки, одну поверх другой, и снова вышел в привольный мир. Поулине украдкой поглядела на него, когда он проходил мимо.
Земля ещё не успела как следует оттаять, а он уже приставил к работе людей и лошадей: мешал цемент с камнями и песком, огромным количеством камней и песка, так что все только диву давались; настелил площадку, замерил её, считал, пересчитывал, отливал бетонные блоки, давал им подсохнуть, а потом опускал в море, чтобы положить их в основание стены. Можно было залюбоваться, до чего быстро всё продвигалось, впрочем, и народу на строительстве было изрядно. Эдеварт — за начальника, почтарь Родерик — его правая рука. А уж над ними над всеми стоял Август, хотя он и сам был усердным строителем, первым прыгал в воду, когда следовало поставить на место бетонный блок. Словом, теперь он стал таким, каким был прежде.
Тем временем прошло несколько недель, по субботам Август платил людям за работу и за лошадей, причём платил охотно — пока у него были деньги, а когда артель с неводом вернулась с Фуглё, он взял изрядный куш в общинной кассе, чтобы заплатить и артели. Всё, что он только мог наскрести, ушло на выплаты.
Зато с оплатой самого невода дело не заладилось. Каролус свою долю выплатил, староста Йоаким тоже, но остальные совладельцы уклонялись. Что тут оставалось делать? Август начал испытывать острую нужду в деньгах, он уже зашёл довольно далеко, несущие стены теперь даже во время прилива поднимались над уровнем воды, но фундамент следовало укрепить ещё и стальными балками, а между ними поставить связку из трёх железных балок сечением в три восьмых дюйма — всё уже привезли, вот только платить нечем. И Август с горя пошёл к Каролусу.
Поход его оказался не напрасным. Каролус, как человек чести и в душе матадор, пообещал выкупить все неоплаченные доли невода; было бы стыдно, если бы он, располагающий достаточными средствами, вдруг уклонился.
— Пошли, — сказал он Августу, — поговорим с Поулине.
Предстоял разговор с Поулине, но Поулине с недоверием относилась к строящейся фабрике, а потому сказала:
— Я была бы очень рада, надумай такой человек, как ты, потратить свои деньги более разумно.
— Это как так? — спросил Каролус.
— И я могу сказать тебе это прямо в лицо!
— Августу нужны деньги для строительства, это его собственные деньги за невод, что ж тут дурного?
Поулине, с ожесточением:
— Ты разве сам не видишь, что он доработается до смерти? Он прыгает в воду средь бела дня и кладёт камни в эту драгоценную стену, а вечером, промокнув насквозь, возвращается домой, с него течёт, и, когда он садится за стол, под ногами у него разливается целое озеро!
— Ты что, совсем глупый? — спрашивает Каролус у Августа отеческим тоном.
