– Ты здесь? – спрашивает отец, придерживая лошадь.– Ты сегодня прогулял обед. С кем ты был?
– С Юлием.
– С каким Юлием?
– С Юлием. Право, не знаю; он из тех домов. И он указывает на гору.
– Ступай домой, проси прощения у матери, – говорит отец и едет дальше.
ГЛАВА VII
Через некоторое время приезжает Кольдевин с женой и сыном; это знатные хозяева, и их принимают хорошо в Сегельфоссе. Молодому Кольдевину в это время было под сорок; он был женат и жил в одном из городков Вестланда. Он был купцом и французским вице-консулом. О Фредерике Кольдевине шла хорошая слава; он был очень любезен и изящен. Волосы он носил с пробором, а на пальцах много колец. Последний год был особенно выгоден для него; в его город прибыл потерпевший аварию французский корабль, и он купил весь груз, заработав большие деньги, а, кроме того, нашумел своими праздниками в честь Франции. Он устроил маскарад, голубой грот и фейерверк. Прислуживавшие девушки были в коротких национальных костюмах, а местный оркестр играл под окнами. Он давал праздники не только в честь офицеров парохода, но и в честь экипажа.
Как консул, он желал быть внимательным ко всем одинаково. В числе экипажа был негр из Алжира; он пригласил и его.
Фредерик Кольдевин охотно рассказывал о прошлом году; то было золотое время, и иностранцы – веселый народ. Его содержание в Сен-Сире окупилось.
– Замечательно, что одна из девушек-прислужниц на празднике несколько дней спустя вышла замуж за столяра. Я вдруг вспомнил об этом.
– Что же в том особенно удивительного?
– И вот родила мужу ребенка совершенного мулата. Молчание.
– Это мне непонятно, – замечает фру Хольмсен.
– И никому непонятно, – отвечает Фредерик Кольдевин.– И доктор не понимает.
– Ах, и у нас был гость, – говорит поручик.– Вам может рассказать о нем фру Адельгейд. А меня извините, – на минуту.
Поручик уходит.
Он выходит на двор; девушка Давердана стоит у входа, и он говорит ей:
– Ты не пришла сегодня вечером; ты забыла?
– Нет. Хозяйка послала меня по делу, – отвечает Давердана.
– Где ты была?
– У башмачника.
– Да; я забыл. Я сам сказал, что тебя надо послать к башмачнику. Надо было починить башмаки.
– Нет. Хозяйка сказала, что надо только почистить.
– Да, да.
Поручик пошел дальше. У него, собственно говоря, нет дела на дворе, но он все же вышел из дому; ему надо обдумать столько вещей. На поручике сегодня новый мундир в честь гостей, и поэтому он не пошел ни в хлев, ни в конюшню, а направился в ригу, где нашел себе темный угол, и простоял тут целый час. Вид у него вовсе не удрученный, он даже кивает головой будто от удовольствия.
– Так почистить! – повторяет он несколько раз, потирая худые руки. Возвращаясь домой, он снова надевает кольцо на левую руку, как бы для того, чтобы не позабыть чего-то.
Служанка Давердана опять на дворе. Поручик взглядывает на нее мимоходом.
– Ты принесла обратно башмаки?
– Нет, – отвечает Давердана, – я только отдала их. Поручик кивает, и вид у него довольный.
Когда он возвращается, все общество сидит молча. Консул говорил последний и теперь снова начинает:
– Я слышал, ты принимал у себя короля Тобиаса, и он хочет купить участок. Великолепно – продать ему участок!
Поручик ничего не ответил на это и сказал только мимоходом:
– Мы думали, – я и фру Адельгейд, – что он больной человек. И вы слыхали о нем?
Старая г-жа Кольдевин качает неодобрительно головой и говорит:
– Ну, конечно.
– Мы разделились на два лагеря, – говорит консул: – отец и мать, с одной стороны, я и фру Адельгейд – с другой; маленький Виллац кажется тоже на нашей стороне. Так, Виллац? Ну, само собой разумеется. А вот теперь и замолчали.
Старик Кольдевин сидел, глубоко задумавшись; он был добродушный старичок и не любил никаких споров. Когда фру Адельгейд рассказывала о короле, об этом Тобиасе Хольменгро, во что бы то ни стало желающем приобрести здесь участок земли, он проворчал что-то про себя и, наконец, сказал:
– Не допускайте этого; ни за что не допускайте! Он теперь повторил свое предупреждение:
– Если продавать, да продавать, так что же останется от Сегельфосса?
– Конечно, от Сегельфосса останется еще много, очень много, – поправил он и добавил: – Но ведь последний Виллац Хольмсен еще не родился.
– Теперь времена новые, отец, – говорит консул.– Такие крупные имения не окупаются, они только поглощают средства. Их сохранить в состоянии только тот, кто в старину отложил капитал, из которого может тратить.
– У меня не было отложено большого капитала, – отвечает отец.– То, что надо было получить, исчезло в голодные годы и во время войны. И все же…
– Ну, отец, ты не гонишься за наживой… Старушка сделала знак сыну, останавливая его.
– Но зато я и не хочу делиться ни с кем своим скромным клочком земли, ни за что.
– Но, отец, он тебе ничего не приносит.
– Может быть и не приносит. Разве везде надо искать одного дохода? – спросил старик.– Если бы мы с матерью все продавали и копили деньги, так и остались бы одни деньги, а большой земли совсем не было бы. И что бы делал весь этот народ, если бы у него не было твоей матери и меня? Вот нынешней весной у Генрика пала корова, хорошая корова, стельная. Ты помнишь Генрика, твоего крестника?
– Помню. И что же?
– Да ничего, – сказал старый Кольдевин, – только пришел он к матери…
Молчание.
Никто не нарушал его и, наконец, фру Кольдевин сказала:
– А я пошла к отцу… Молчание.
– Но, – возразил консул, улыбаясь, – в конце концов, разве вышло бы не на одно и то же, если бы вы ему вместо новой коровы дали деньги?
– Вовсе нет, – отвечали оба старика, поднимая головы.– Деньги он бы истратил.
Поручик примирительно вставил:
– В этом случае дело идет о пустяках; мы желаем выстроить домик, хижину; а, может быть, все это еще ничем не кончится. Мы с фру Адельгейд говорили с господином Хольменгро об этом; он относится к вопросу очень благоразумно.
– Я вполне была на его стороне, – говорит фру Адельгейд. – Он болеет и хочет попытаться, поправить свое здоровье в здешних сосновых лесах.
Они замолчали, и каждый думал про себя. Маленький Виллац, не знавший лучшей забавы, как перемена, быстро очутился в зале и начал играть на старом фортепиано.
