Оленята-близнецы выскочили и стали купаться в лунных источниках. Стратис ощутил на своем челе дуновение безумия. Он поднялся, грубо схватил Сфингу под руку и потащил ее вниз, не оглянувшись, не посмотрев назад.
Внизу, за большими вратами Сфинга освободилась яростным рывком, пошла, пошатываясь, и уселась на скале. Стратис оставил ее и стал искать машину. Ничего не появлялось. Перед мысленным взором постепенно соединялись образы, угнетая его. Не те, которые он видел сегодня, а те, которые он видел в Кефисии полтора месяца назад: Саломея и Лала у освещенного окна. Он почувствовал себя незащищенным, ему хотелось пить. И Саломея тоже воскликнула тогда: «Хочу пить!» «Тогда, — подумал он, — почему я ждал тогда… Почему не появился тогда между ними?..» Он увидел, как рука его обнимает Лалу, обнимает ее за талию. «…Саломея сочла бы это вполне естественным, и я бы спасся от сегодняшних мерзостей… Саломея… А Бильо?..» Свет того, первого полдня поразил его разум и оставил его израненным в мягких ощущениях ночи.
Кто-то впился ему в руку.
— Прошу прощения, господин. Как видите, я хромаю и оступился, — услышал Стратис.
Он встрепенулся и посмотрел на говорившего.
— Добрый вечер, дипломированный гид. Ты так и не назвал своего имени.
Гид попытался припомнить:
— А, рассеянный господин! Меня зовут Дорофеос Тамидис.
[147]
Когда-то я был восхитительным ребенком.
Теперь, при этом свете, морщины на его лице выглядели невыносимо глубокими.
— Знаешь, мне хотелось бы взглянуть на светильники, — сказал Стратис.
На лице Тамидиса появилось несчастное выражение:
— Светильники уехали в Америку. Видите ли, наши капиталы эмигрировали за границу… Однако у меня есть превосходные фотографии. Идемте.
— А позирующие натуры? — спросил Стратис.
Тамидис ответил с тем же несчастным выражением:
— Все они теперь на водах. Сезон, видите ли…
Он посмотрел вокруг, словно потерял что-то, а затем — на двух женщин, которые ожидали Стратиса за скалой. Хитрый блеск появился в его глазах:
— …Однако с нами осталась сапфическая дева, красоты изумительной, к сожалению, без партнерши… Может быть, та или иная из дам желает нарушить установленное?
— Веди нас, — сказал Стратис. — Надеюсь, дева будет на высоте.
— В высшей степени обученная, с абсолютным соблюдением тайны и превосходнейшего воспитания.
Казалось, он заучил наизусть мелкие объявления из «Эстии».
[148]
— Мне нужна комната.
Тамидис озабоченно почесал себе затылок:
— Дева в присутствии посторонних? Трудно, она стыдливая.
— Ты ведь убедительный.
— Небольшое повышение вознаграждения будет еще убедительнее.
Стратис вернулся и сказал:
— Машины нет. У этого человека неподалеку заведеньице, пошли посидим.
Лала уставилась в землю.
— Да, в заведеньице, — сказала Сфинга так, будто ничего уже не помнила. — Останемся вместе на всю ночь.
Она попыталась было подняться на ноги, но снова села. Стратис поднял ее, и она поплелась, опираясь о его руку. Сделав несколько шагов, Сфинга вцепилась также в руку Лалы:
— Овечка моя золотая… Золотая моя бабочка… Я все ради тебя стараюсь. Ступенька за ступенькой, и я подниму тебя на вершину наслаждения.
Тамидис обернулся:
— Воистину превосходные выражения. Госпожа, видать, искусна в словесности. Искусство и наслаждение шествуют одной стезею!
Стратис почувствовал на губах ранившую его узду. Он ускорил шаг. За калиткой у Тамидиса находился небольшой дворик с виноградом. Зажегся электрический свет.
— Пожалуйте! — сказал Тамидис.
Стратис посмотрел в лицо Лалы. Оно было совершенно белым, словно лунный свет не покидал его. Сфинга неосознанно жестикулировала. Растрепанные волосы придавали ей комический вид.
— Пожалуйте, — повторил Тамидис.
Он открыл вторую дверь и провел их в комнату с низким потолком. На стенах висели две большие фотографии Трикуписа и Делиянниса,
[149]
как в старых кафе. В одном углу стояла железная кровать, напротив — очень старый диван, посредине — столик из таверны. Другой мебели не было. Через открытое окно были видны огни Афин до самого Парнефа.
[150]
Сфинга направилась прямо к кровати и уселась на ней. Она раскрыла «рясу», и показалась комбинация такого же сочно-розового цвета, как и ее лицо.
Тамидис подошел к дивану и нежно погладил его.
— Диван этот получше. И чего только он не повидал.
Стратис уселся там вместе с Лалой.
— Что пить будете? — спросил Тамидис.
— Коньяк, — ответил Стратис.
Тамидис исчез, затем возвратился с подносом, который поставил на столик, снова пошел к двери и привел за руку высокую женщину с продолговатым, наспех накрашенным лицом. «Ну и ну! Вот куда попала Кула!» — мысленно воскликнул Стратис. Она была все в том же зеленом халате, который теперь, однако, выглядел более просторным.
— Это — барышня Хлоя, — сказал Тамидис.
Движениями портного Тамидис поправил на ней халат и постарался раскрыть ворот наиболее выгодным образом. Груди ее казались еще более обвислыми. Тамидис отступил на два шага, полюбовался ею и продекламировал:
— alle sfacciate donne florentine
l'andar mostrando con le poppe il petto.
[151]
— Это из «Божественной комедии», — добавил он. — Госпожа, которая искусна в словесности, поймет меня.
Сфинга бросила томный взгляд. Кула зевнула.
— Стоило разбудить тебя, Хлоя, — сказал Тамидис. — Сегодня к нам пожаловали две дамы, весьма достойные любви. Угости их и не робей.
