- Цыц! - сказал он. - А ну, пошли вон. - И он двинулся, тоже чернея на фоне чуть более светлой земли, туда, где его ждал Рэтлиф. - Где Генри? спросил он.
- На козлах, - сказал Рэтлиф. Он повернулся, чтобы идти назад, к воротам.
- Обождите, - сказал Букрайт. Рэтлиф остановился. Букрайт подошел к нему вплотную. Они взглянули друг на друга, не видя лиц. - Вы ведь не дали ему втянуть себя в это дело, а? - сказал Букрайт. - После тех пяти долларов, про которые он небось вспоминает всякий раз, как поглядит на жену, да сломанной ноги, да лошади, что он купил у Флема Сноупса, а ее и след простыл, он совсем с ума спятил. По-моему, он и на свете-то не жилец. Так как же, вы не дали себя втянуть в это дело?
- Пожалуй, что нет, - сказал Рэтлиф. - Нет, конечно, не дал. Но здесь что-то не чисто. Я всегда это знал. И Билл Уорнер тоже знает. Иначе он ни за что не купил бы эту усадьбу. И. уж во всяком случае, не стал бы держаться за эту старую развалину себе к убыток и платить налоги, когда он мог бы выручить за нее хоть сколько-нибудь, и сидеть там на стуле из распиленного мучного бочонка, уверяя, что ему приятно отдохнуть там, где кто-то положил столько труда и денег, чтобы построить себе дом, в котором можно есть, пить и спать с женой. А когда Флем Сноупс взял усадьбу себе, я окончательно убедился, что дело не чисто. После того как он припер Билла к стенке, а потом выручил его и взял эту развалину с десятью акрами земли, просто курам на смех. Вчера вечером мы с Генри ходили туда. Я сам видел, своими глазами. Если не верите, можете не вступать с нами в долю. Нам же больше достанется.
- Ладно, - сказал Букрайт. Он пошел к воротам. - Мне только это и нужно было знать. - Они вышли за ворота. Генри подвинулся на середину сиденья, и они залезли в фургончик. - Как бы вам ногу не придавить, - сказал Букрайт.
- У меня нога в полном порядке, - хрипло сказал Армстид. - Я могу ходить не хуже вас и всякого другого.
- Ну конечно, - поспешно сказал Рэтлиф, беря вожжи. - У Генри теперь с ногой все ладно. Даже незаметно нисколько.
- Поехали, - сказал Букрайт. - Ходить пока никому не придется, если лошади повезут.
- Короче всего было бы напрямик, через Балку, - сказал Рэтлиф, - Но нам лучше ехать другой дорогой.
- Пускай все видят, - сказал Армстид. - Ежели кто из вас боится, так я справлюсь и без помощников. Я могу...
- Ну конечно, - сказал Рэтлиф. - Но если нас увидят, то помощников набежит больше, чем требуется. А это нам ни к чему.
Армстид замолчал. Он не сказал больше ни слова, сидя между ними в неподвижности, которая томила его, почти как лихорадка, словно его измотала не боль (пролежав почти месяц в постели, он встал и сразу же снова сломал ногу; никто так и не узнал, как это его угораздило, что он делал или пытался сделать, потому что он никогда об этом не говорил), а бессилие и ярость.
Рэтлиф не спрашивал, куда ехать; едва ли кто знал больше, чем он, об окольных путях и дорогах здесь или в любом другом из округов, по которым он колесил. Им никто не встретился: темная, спящая земля была пустынна, редкие, одинокие фермы выдавал лишь отрывистый собачий лай. Дорога, смутно белея в темноте, так что Рэтлиф скорее угадывал, чем видел, куда едет, бежала среди широких полей, где уже желтела кукуруза и зацветал хлопок; а потом меж высоких деревьев, пышно оперенных летней листвой, под августовским небом, плотно усеянным звездами. А потом они поехали по старой дороге, на которой вот уже много лет ничто не оставляло следов, кроме копыт белой Уорнеровой лошади да пролетки с бахромчатым верхом, недавних следов, а старые шрамы уже почти зажили там, где тридцать лет назад промчался гонец (быть может, соседский невольник, нахлестывавший мула, выпряженного из плуга), чтобы сообщить вести о Самтере, и где, быть может, когда-то катились ландо, в которых плавно покачивались женщины, стройные, в пышных кринолинах, под летними зонтиками, а рядом скакали на кровных рысаках мужчины в черном, разговаривая о том же, и где хозяйский сын, а может быть, и сам хозяин, ездил в Джефферсон со своими пистолетами и чемоданом, в сопровождении камердинера верхом на запасной лошади, рассуждая о войсках и об одержанной победе; где во время сражения под Джефферсоном патрули конфедератов разъезжали по округе, в которой остались одни женщины да невольники-негры.
Теперь ничто уже не напоминало об этом. Самая дорога почти исчезла; там, где песок темнел, сползая к ручью, а потом снова начинался подъем, она как по ниточке, шла вдоль редких, косматых кедров, посаженных здесь тем же безымянным архитектором, который спроектировал и построил дом для безымянного хозяина, они стояли теперь, могучие, в два, а то и три фута в обхвате, переплетясь густыми ветвями. Рэтлиф свернул с дороги и поехал напрямик, меж деревьями. Видимо, он хорошо знал дорогу. Букрайт удивился, но потом вспомнил, что Рэтлиф был здесь накануне вечером.
Армстид, не дожидаясь их, пошел вперед. Рэтлиф поспешно привязал лошадей, и они догнали его, все еще видимого, благодаря светлому, линялому комбинезону, когда он смутной тенью торопливо пробирался сквозь кусты. Впереди земля ощерилась черной пастью: овраг, лощина. Букрайт знал, что Армстид не раз бывал здесь ночью, и все же его хромающая тень едва не сорвалась в черную бездну.
- Помогите ему, - сказал Букрайт.- Не то он снова сломает...
- Тс! - шикнул на него Рэтлиф. -. Сад вон там, на холме.
- ...он снова сломает ногу, - сказал Букрайт, понизив голос. - А мы будем виноваты.
- Не бойтесь, не сломает, - прошептал Рэтлиф. - Он тут не одну ночь провел. Только не подходите к нему слишком близко. Но и слишком далеко вперед не отпускайте. Прошлой ночью, когда мы там лежали, мне один раз пришлось удержать его силой. - Они пошли дальше, следом за темной фигурой, которая двигалась молча и удивительно быстро. Они очутились в овраге, густо заросшем жимолостью, с сухим песчаным дном, по которому надсадно скрежетала хромая нога. И все же они с трудом поспевали за ним. Пройдя шагов двести, Армстид повернулся и полем по склону оврага. Рэтлиф полез следом. - Теперь осторожней, - шепнул он Букрайту. - Мы уже на месте. - Но Букрайт смотрел на Армстида. "Нипочем ему не вылезть, - подумал он. - Не вылезть ему из этого оврага".
Но Армстид, волоча негнущуюся, дважды сломанную ногу, взобрался на почти отвесный склон молча, без помощи, настороженный, словно взведенный курок, каждую секунду готовый отвергнуть всякую поддержку, не допуская даже мысли, что она может ему понадобиться. А потом Букрайт полз следом за ними на четвереньках по тропинке сквозь чащу шиповника, хурмы и бурьяна, среди высоких, в рост человека, кустов, перелезая через них, когда они стлались по земле у края чуть видимого в темноте дома, там, где его поставили чужеземный, безвестный архитектор и хозяин, чей безымянный прах покоится рядом с прахом его родичей и с останками предков нынешних саксофонистов из гарлемских кабаков, под разрушенными надгробьями со стершимися надписями на ближнем взгорье в четырехстах ярдах отсюда, - мертвый остов с рухнувшей крышей, обвалившимися трубами и высоким прямоугольником окна, сквозь которое видны были звезды по ту сторону дома. На склоне холма, видимо, некогда был разбит розарий. Никто из них троих, так же как и все, кто проходил здесь сотни раз, не знал, что упавший цоколь посреди розария когда-то служил основанием солнечных часов. Рэтлиф ползком настиг наконец Армстида, схватил его за руку, и тут сквозь их тяжелое дыхание Букрайт услышал беспрестанное, неторопливое позвякиванье лопаты и глухой, размеренный стук отбрасываемой земли где-то над собой, на холме.
