– Но есть еще… – сказал я.
– Правильно, – сказал он. – Я за вас договорю. Есть еще Монтгомери Уорд и его фотоателье. Но если Флем в этом деле не участвовал с самого начала, – значит, он и не собирается. И ведь факт, что в той витрине целый год не менялись фотографии, и факт, что Джейсон Компсон аккуратно получает с Монтгомери арендную плату с первого же месяца, как тот переехал в дом его матери, а все это означает, что Флем сразу понял – тут время терять нечего. Значит, остается только один объект среди Сноупсов, которым ему стоит заняться.
– Ладно, – сказал я. – Купили.
– Та самая золотая монетка, двадцатидолларовая.
– Какая еще двадцатидолларовая монетка?
– Помните, я вам в тот день говорил про деревенского парня, как он едет в первый раз, в субботу, в Мемфис и прикалывает себе к рубахе бумажку или золотой в двадцать долларов, чтоб ему хотя бы на обратный путь хватило?
– Ну, ну, – сказал я. – Продолжайте. Теперь уж договаривайте!
– Что есть такого в Джефферсоне, чего Флем еще не заполучил? Единственное, чего ему надо. То, к чему он стремился с того самого дня, как полковника Сарториса вытащили из поломанной машины и Флем голосовал вместо дядюшки Билла, по всем его акциям, чтобы Манфред де Спейн стал президентом банка?
– Сам хочет стать президентом, что ли? – сказал я. – Нет! – сказал я. – Не может быть! Нельзя допустить это! – Но он все смотрел на меня. – Чепуха! – сказал я.
– Почему чепуха? – сказал он.
– Потому что, для того чтобы воспользоваться тем, что вы называете двадцатидолларовой бумажкой, ему надо воспользоваться и помощью своей жены. Неужели, по-вашему, жена пойдет с ним вместе против Манфреда де Спейна? – Но он все смотрел на меня. – Вы согласны? – сказал я. – Как он может даже надеяться на это?
Да, он просто смотрел на меня. – Это будет уже, когда он выскочит из кустов, – сказал он. – Выскочит туда, где мы его сможем видеть. На полянку. А что это за полянка?
– Полянка? – переспросил я.
– Да, полянка, на которую он метит? Ну, ладно, – сказал он. – Та полянка, из-за которой он лез через кусты, лишь бы из них выскочить?
– Жадность, – сказал я. – Алчность. Деньги. А что же ему еще нужно? Чего он хочет? Что еще движет им?
Но он только смотрел на меня, и теперь я сам видел, как исчезало напряженное выражение, пока его лицо не стало, как всегда, приветливым, безмятежным, непроницаемым и вежливым. Он вытащил дешевые часы, висевшие на шнурке от ботинок в боковом карманчике. – Будь я неладен, время-то давно идет к обеду, – сказал он. – Только и успеешь дойти.
9. В.К.РЭТЛИФ
Потому что он ничего не понял. Совершенно ничего.
10. ЧАРЛЬЗ МАЛЛИСОН
Монтгомери Уорд Сноупс наконец попался. Вернее, попался Гровер Кливленд Уинбуш. Как сказал Рэтлиф, всякий, кто торгует запрещенным товаром и настолько глуп, что продает этот товар Гроверу Уинбушу, непременно попадется, и поделом ему.
Но дядя Гэвин сказал, что даже без Гровера Кливленда Монтгомери Уорд рано или поздно должен был попасться, потому что в Джефферсоне, штат Миссисипи, не было почвы для того занятия, развлечения, которое Монтгомери Уорд пытался насадить среди нас. В Европе – там дело другое. В среде столичных богачей или богемы может быть – тоже. Но не в округе, где живут главным образом деревенские баптисты.
Одним словом, Гровер Кливленд попался. Было это вечером, очень поздно. То есть все лавки были уже закрыты, но люди еще шли домой из кино со второго сеанса; и некоторые из них и даже, думается мне, все, кто проходил мимо и случайно заглядывал в окно, видели в аптеке дядюшки Билли Кристиана двоих людей, они возились около шкафа, в котором дядюшка Билли держал лекарства; и хотя они были чужие, то есть никто из прохожих их не узнавал, те, кто заглянул в окно и видел их, говорили на другой день, что им и в голову ничего такого не пришло, – мыслимо ли в этакую рань да еще при зажженном свете, и, кроме того, они подумали, что Гровер Кливленд, ночной полисмен, у которого нет другого дела, кроме как слоняться по площади и заглядывать в окна, рано или поздно увидит их, если им там быть не положено.
Так было до следующего утра, когда дядюшка Билли открыл аптеку и обнаружил, что кто-то отпер дверь и не только вскрыл сейф и забрал все деньги, но взломал шкаф с лекарствами и украл весь морфий и снотворные таблетки. С этого и пошли неприятности. Рэтлиф сказал, что они могли бы взять деньги и, если уж на то пошло, прихватить заодно всю аптеку, кроме этого шкафа, включая и спирт, потому что Уолтер Кристиан, негр-дворник, втихомолку попивал спирт с тех самых пор, как они оба, с дядюшкой Билли, еще мальчишками, поступили в аптеку, и дядюшка Билли ругался, и топал ногами, и даже жаловался в суд, но этим дело и кончалось. Но тот, кто тронул этот шкаф с морфием, раздразнил самого дьявола. Дядюшка Билли был холостяк лет под шестьдесят, и если к нему приходили в неурочное время, он рычал даже на детей. Но если прийти вовремя, он давал нам мячи и биты для бейсбольной команды, а после игры угощал мороженым, все равно, выиграли мы или проиграли. Или, вернее, так было до того лета, когда некоторые благочестивые дамы решили его перевоспитать. С тех пор трудно было угадать, можно с ним заговорить или нет. Но потом дамы на время от него отступились, и все снова было в порядке.
А тут еще федеральные аптечные инспекторы годами допекали его, въедались ему в кишки из-за того, что он держит морфий в этом маленьком непрочном деревянном шкафчике, который всякий может открыть с помощью штопора, или ножа, или даже обыкновенной шпильки, хотя дядюшка Билли запирал его на ключ, а ключ прятал на темной полке под галлонной бутылью с ярлыком Nux vomica
[8]
, куда никто, кроме него самого, конечно, не заглядывал, потому что там была такая темень, что даже Уолтер туда и близко не подходил, ведь дядюшка Билли не мог видеть, вытер он там пыль или нет, и всякий раз дядюшка Билли клялся инспекторам, что запрет морфий в сейф.
И теперь он знал, что не оберется неприятностей, – придется объяснять инспекторам, почему он не запер морфий в сейф, как обещал; а убеждать их, что, даже если бы он сделал это, воры все равно украли бы его, теперь не имело смысла, потому что, как сказал Рэтлиф, этих федеральных инспекторов не интересовало, был бы от этого толк или нет, – их интересовало лишь, чтоб все было сделано строго по инструкции.
Так что дядюшка Билли, в сущности, и был виноват в том, что Монтгомери Уорд попался. Сперва он так разбушевался, что нельзя было понять, сколько чего украдено, или даже разобрать, что он говорит, а люди так и валили с улицы, чтобы поглядеть не столько на место кражи, сколько на дядюшку Билли; и наконец кто-то, – конечно, это был Рэтлиф, – сказал:
– Дядюшке Билли сейчас не шериф нужен. Ему сперва нужен доктор Пибоди.
