И вдруг мне так нестерпимо захотелось домой, что все внутри стало переворачиваться, и ныть, и сжиматься; быть дома, не просто вернуться, а чтобы все вернулось вспять, стало на прежние места: чтобы Нед отвел лошадь назад, неважно, как он ее получил, и где, и у кого, и чтобы мы доставили дедов автомобиль в Джефферсон, и все путешествие развернулось, раскрутилось, распуталось в обратном порядке, стало He-бывшим, Никогда-не-бывавшим, вся эта последовательность событий – грязные дороги, лужи, человек с теми мулами, которые цвета не различают, мисс Болленбо, и Элис, и Ифем – чтобы все это, по крайней мере все, что касалось меня, перестало существовать; и тут внезапно, и очень спокойно, и очень ясно какой-то голос внутри меня произнес За чем дело стало? Потому что я мог повернуть; стоило мне сказать Буну: «Едем домой», – и Нед отвел бы лошадь назад, и полиция, выслушав мое постыдное признание, нашла бы и доставила автомобиль деду, и ценой этого был бы только мой позор. Нет, уже не мог. Было слишком поздно. Может, вчера, когда я еще был ребенком, но не сегодня. Я слишком много узнал, слишком много увидел. Я уже больше не был ребенком; невинность, детство навсегда ушли, навсегда покинули меня. И Эверби снова вырвалась. Я не заметил, как ей удалось справиться с ним на этот раз, но видел – он уже не держал ее, она стояла, повернувшись к нему лицом, потом что-то быстро, неразборчиво сказала, и он уже не дотрагивался до нее, просто смотрел сверху вниз и ухмылялся.
– Ну что ж, – сказал он. – Поболтайся тут покуда; может, так оно и мне удобнее, да и Красавчик малость попривыкнет. А теперь, парень, – обратился он к Неду, – покажи-ка нам лошадь.
– Ты останься здесь, – сказал мне Нед, – мы с Ликургом выведем ее. – И я остался рядом с Эверби у забора; она опять взяла меня за локоть, и ее рука все еще немного дрожала. Нед и Ликург вывели Громобоя. Нед взглянул в нашу сторону и спросил скороговоркой: – А другой где?
– Их два у тебя, что ли? – спросил Бутч. Я понял, кого имеет в виду Нед, поняла и Эверби. Она быстро оглянулась.
– Отис! – сказала она. Но он как сквозь землю провалился.
– Быстро! – сказал Нед Ликургу. – Ежели он еще не в доме, может, ты успеешь его перехватить. Скажи, его зовет тетушка. И не спускай с него глаз. – Ликург не стал терять времени даже на то, чтобы сказать «Да, сэр», просто перебросил поводья Неду и умчался. Мы продолжали стоять рядом у забора, Эверби напряженно-неподвижная, потому что неподвижность была ее единственным прибежищем, но чересчур крупная для этого, как самка оленя слишком крупна, чтобы спрятаться в зарослях дикой сливы, когда другого укрытия у нее уже нет, и Бун, взбешенный, кипящий от ярости, но обуздывающий себя – он, который до сих пор никогда себя не обуздывал. Не из страха: говорю тебе, он не боялся ни этого револьвера, ни этой блахи, мог бы отнять и отнял бы их у Бутча, и в тщеславном порыве бросил бы револьвер на землю на полдороге между собой и Бутчем, и подождал бы, пока тот первый сделает к нему шаг; и только наполовину из преданности, из желания оградить меня и мою семью (которая была и его семьей) от последствий такой драки, кто бы ни взял верх. Потому что вторая половина была чистым рыцарством: желанием оградить женщину, пусть даже проститутку, от одного из тех хищников, которые оскверняют полицейский значок, ибо носят его, чтобы безнаказанно выбирать себе добычу среди таких вот беззащитных существ. И немного поодаль, отстранившись, хотя и присутствуя, дядюшка Паршем, патриций (даже имя его говорило о том, как связан он с этим городом, с этой землей, на которой мы сейчас стояли), аристократ среди всех нас, судья над всеми нами.
– Сдурели вы, что ли? – сказал Бутч. – Разве ж он выиграет скачки, если все время будет стоять? А ну, давай. Сделай ему проминку.
– Мы послали за жокеем, – сказал Нед. – Тогда увидите, как этот конь работает. – Потом прибавил: – Разве что вы торопитесь назад.
– Куда назад? – спросил Бутч.
– Туда, где вы начальник, – сказал Нед. – В Пассем или не знаю куда.
– Ну нет! Я в такую даль приперся, чтобы посмотреть на скачки, а пока вижу только сонного одра, – сказал Бутч.
– Спасибо вам на добром слове, – сказал Нед, – а то я боялся, что вам неинтересно. – Он повернулся к Буну. – Так что, может, вам с мисс Корри лучше отправиться сейчас в город и встретить остальных, когда они приедут поездом? Дрожки отошлете обратно за мистером Бутчем, и Люцием, и другим парнишкой, а мы покамест проветрим Громобоя.
– Ха-ха-ха! – сказал Бутч, но в его голосе не было веселья, в нем вообще ничего не было. – Неплохая мыслишка, а? Как по-твоему, Красавчик? Ты с милашкой, взявшись за ручки, покатите в гостиницу, а я, и этот дядюшка Римус, и лорд Фаунтлерой
[35]
прискачем к полуночи на палочке верхом, если, конечно, справимся тут. – Он вразвалку зашагал вдоль забора к Буну, пристально глядя на него, хотя обращался к Неду: – Не может Красавчик уйти без меня. Мне никак нельзя оставить его одного, не то он всех в беду впутает. Они тут выпустили закон насчет провоза через границу штата смазливых бабенок в безнравственных целях, – они это так называют. А Красавчик здесь чужак, не знает, где проходит эта самая граница, может ненароком залезть ногой в чужой штат, у него сейчас голова другим занята, не об ноге думает. По крайней мере, мы здесь это место не ногой называем. Верно, Красавчик? – Он хлопнул Буна по спине, все еще ухмыляясь, наблюдая за ним, – так хлопают друг друга приятели-весельчаки, только он хлопнул сильнее, хотя и не чересчур сильно. Бун стоял неподвижно, крепко ухватившись за верхнюю перекладину забора. Костяшки пальцев не побелели – были слишком черны от загара, а может – от въевшейся грязи. Но я видел мускулы. – Да, сэр, – продолжал Бутч, наблюдая за Буном и ухмыляясь. – Все дружки в сборе и не расстанутся – еще не время расставаться. Либо все уйдут, либо никто не уйдет – сейчас еще не уйдет. Пока чего-нибудь не стрясется – мало ли что человек натворит и его изымут из обращения – к примеру, чужак, которого никто не хватится. Правильно я говорю, Красавчик? – И снова хлопнул Буна по спине, на этот раз еще сильнее, наблюдая за ним и ухмыляясь. Но тут и Эверби увидела руку Буна; она сказала быстро и негромко:
– Бун. – Только это и сказала: – Бун. – Увидел и дядюшка Паршем.
– А вон и другой парнишка идет, – сказал он. Из-за угла дома появился Отис и вплотную за ним, в два раза выше его – Ликург. Хотя я уже знал, в чем дело с Отисом, все равно, милее он от этого не становился. Нед сурово воззрился на него. Отис шел спокойно, будто прогуливался.
– Кому я тут понадобился? – спросил он.
– Мне, – сказал Нед. – Но я вас в первый раз на дневном свету вижу, так что, может, еще передумаю. – Он сказал Ликургу: – Собери коня. – И мы – они – собрали Громобоя, и, во главе с Ликургом и Недом, все снова пошли вдоль изгороди к выгону у ручья, и теперь даже Бутч был поглощен тем, что нам предстояло, разве что он тут действовал как рыболов: умышленно давал Эверби возможность передохнуть, чтобы потом она с новыми силами еще раз вступила в единоборство с крючком – жестяной звездочкой на его потной рубахе. Когда мы дошли до выгона, Нед и Отис уже стояли там, лицом к лицу, шагах в восьми друг от друга; немного поодаль Ликург держал Громобоя. У Неда было напряженное, усталое лицо, – по-моему, он всю ночь не спал, разве что часок вздремнул на охапке сена в товарном вагоне. Но не измученное: бессонная ночь утомила его, но не вымотала. Отис все так же спокойно ковырял в носу. – Ученый парень, – сказал Нед. – Ученее я не видывал. Когда вам в два раза годов прибавится, хорошо бы ваша ученость вполовину по-уменьшилась.
