Женщина сразу оживает. Она наклоняется и подбирает башмаки, -- видимо, не хочет надевать их в повозке, чтобы его не задерживать.
-- Большое вам спасибо, что подвезли, -- говорит она.
Повозка снова остановилась. Женщина готовится слезть.
-- Если и доберешься к закату до лавки Варнера, все равно оттуда еще двенадцать миль до Джефферсона, -- говорит Армстид.
Она с трудом удерживает башмаки, узелок и веер в одной руке, чтобы опереться другой, когда будет слезать.
-- Пойду-ка я, пожалуй, -- говорит она.
Армстид к ней не прикасается.
-- Поехали, заночуешь у меня, -- говорит он, -- там хоть бабы... женщина тебе... если что. С утра первым делом отвезу тебя к Варнеру, а там, глядишь, кто-нибудь тебя прихватит. В субботу всегда кто-нибудь в город едет. Не убежит он от тебя за ночь-то. Коли есть он в Джефферсоне, так и завтра там будет.
Она сидит не шевелясь, все пожитки -- в одной руке, чтобы удобнее было слезать. Смотрит вперед, куда убегает змейкой дорога, разлинованная косыми тенями.
-- Несколько дней у меня еще есть, пожалуй.
-- Ну да. Времени у тебя вдоволь. Только попутчик у тебя появится с часу на час -- который ходить не умеет. Поехали ко мне. -- Он пускает мулов, не дожидаясь ответа. Повозка сворачивает на малоезжую дорогу. Женщина опускается на сиденье, но по-прежнему держит веер, узелок, башмаки.
-- Я не обременю, -- говорит она. -- Хлопот со мной не будет.
-- Ну да, -- говорит Армстид. -- Поехали со мной. -- Впервые мулы идут резво по своей воле. -- Корм почуяли, -- говорит Армстид, размышляя: "Вот они, бабы. Сама же первая дорогу перебежит своей сестре, а сама гуляет по общественной земле, одна без всякого стеснения, потому что знает -- люди, мужики, ее пожалеют. Да баб ей дела нет. Небось не баба ей вчинила -- это, чего она и хлопотами не желает назвать. Да, их сестре дай только замуж выйти или так, без мужа, схлопотать, и сей же час из бабьего роду и племени она выходит и до самой смерти старается к мужскому роду примкнуть. Через это и к табаку их тянет, курить либо нюхать, через это и голосовать им подавай".
Когда повозка проезжает мимо дома к сараю, его жена наблюдает за ними из передней двери. Он в ее сторону не смотрит: и так знает, что должна там стоять, что стоит. "Да, -- думает он с язвительной иронией, заворачивая мулов в распахнутые ворота, -- знаю, знаю я, что она скажет. Мудрено не знать". Он останавливает мулов; ему не надо оглядываться -- и так знает, что жена уже на кухне, уже не наблюдает за ними, просто ждет. Он останавливает мулов.
-- Ступай в дом, -- говорит он; он уже на земле, а женщина слезает, медленно и все так же вдумчиво, прислушиваясь к чему-то в себе. -- Ежели встретишь кого -- это Марта. Я скотину накормлю и приду. -- Он не смотрит, как она идет через двор к кухне. Ему незачем смотреть. Шаг за шагом вместе с ней он подходит к кухонной двери и наталкивается на взгляд женщины, которая смотрит на кухонную дверь точно так же, как смотрела на повозку из передней двери. "Знаю, знаю я, что она скажет", -- думает он.
Он распрягает мулов, поит их, ставит в стойла, задает корму, впускает с выгона коров. Потом идет на кухню. Она еще тут -- седая женщина, с неприветливым, суровым, раздражительным лицом, за шесть лет родившая пятерых детей и воспитавшая из них мужчин и женщин. Она занята делом. Он на нее не смотрит. Подходит к раковине, наливает из ведра в таз и закатывает рукава.
-- Ее фамилия Берч, -- говорит он. -- То есть так якобы парня зовут, которого она ищет. Лукас Берч. По дороге ей говорили, будто он теперь в Джефферсоне. -- Он начинает мыться, к ней спиной. -- Пришла из самой Алабамы, говорит, -- одна и пешим ходом.
Хозяйка не оглядывается. Она возится у стола.
-- Недолго ей так ходить -- в Алабаму свою с прибавлением явится, -говорит она.
-- Да небось и к парню этому, к Берчу. -- Армстид возится у раковины, -- очень занят водой и мылом. Он чувствует ее взгляд на себе -- на затылке, на спине, сквозь вылинявшую от пота голубую рубашку. -- У Самсона ей говорили, будто парень по фамилии Берч, или наподобие того, работает на строгательной фабрике в Джефферсоне.
-- И она надеется его там найти. Ждет ее не дождется. И дом уж, поди, обставил.
Он не может понять по ее голосу, смотрит она на него или отвернулась. Он вытирается распоротым мешком.
-- Может, и найдет. Ежели он сбежать от нее думал -- ох, и спохватится парень, что оплошал, когда не оставил промеж себя и ее Миссисипи. -- А теперь он знает, что она глядит на него: седая, не толстая и не тощая, закаленная, как мужчина, закаленная работой, в прочном сером платье, носимом без жалости и заботы, -- руки уперты в бока, лицо -- как у генералов, разбитых в бою.
-- Эх, мужики.
-- Что с ней прикажешь делать? Прогнать? Или в сарае положить?
-- Мужики, -- говорит она. -- Мужики проклятые.
Они входят на кухню, миссис Армстид -- первой. Она идет прямо к плите. Лина останавливается возле двери. Голова ее теперь непокрыта, волосы гладко зачесаны. Даже синий балахон на ней как будто посвежел и отдохнул. Она смотрит на хозяйку -- та гремит чугунными конфорками и ожесточенно, с маху, по-мужски набивает дровами топку.
-- Можно, я помогу? -- говорит Лина.
Миссис Армстид не оборачивается. Она свирепо хлопает дверцей.
-- Сиди уж. Ногам дай отдых -- глядишь, и спина отдохнет.
-- Я буду вам очень благодарна, если вы позволите помочь.
-- Сиди уж. Тридцать лет затапливаю по три раза на дню. Прошло то время, когда мне помощь требовалась. -- Она хлопочет у плиты, не оглядывается. -- Армстид говорит, твоя фамилия Берч?
-- Да, -- отвечает Лина. Тон у нее очень степенный, голос очень тихий. Она сидит, не шевелясь, руки на коленях неподвижны. Миссис Армстид на нее не оглядывается. Она еще занята у плиты. Внимание, которого требует печь, не вяжется с той ожесточенной решительностью, с которой ее разжигали. Внимание к ней такое, словно это дорогие часы, а не печь.
-- Стало быть, твоя фамилия уже Берч? -- спрашивает миссис Армстид.
Молодая отвечает не сразу. Миссис Армстид уже не гремит у печки, хотя по-прежнему стоит спиной к Лине. Наконец она оборачивается. Они глядят друг на друга без утайки, наблюдают друг друга: молодая -- на стуле, причесана гладко, руки на коленях неподвижны; старшая -- тоже замерла, отвернувшись от плиты, седые волосы безжалостно скручены на затылке, лицо словно вытесано из песчаника. Наконец молодая говорит"
-- Я вам сказала неправду. Моя фамилия еще не Берч. Меня зовут Лина Гроув.
Они глядят друг на друга. Голос хозяйки ни холоден, ни ласков. Он не выражает ничего.
-- Стало быть, хочешь догнать его, чтобы твоя фамилия вовремя сделалась Берч. Так, что ли?
