Дней эдак через двадцать прилетели вполне похожие на правду (а на деле лживые) слухи, будто сеньор Реновалес хотел вышвырнуть Лимардо вон, а Сарленга тому воспротивился. Но меня-то не проведешь, пусть такое хоть во всех газетах крупными буквами напишут – не поверю! С вашего позволения, я изложу свою версию событий. Скажите честно, можете вы себе вообразить, чтобы сеньор Реновалес наказывал несчастного недотепу? И чтобы Сарленга, с его-то норовом, мог поступить по справедливости? А? Даже не старайтесь, плюньте на эти выдумки; на деле расклад получился совсем иным. Выгнать пентюха хотел Сарленга, который не переставал над ним измываться, а защищал его Реновалес. И добавлю: мое мнение разделяла и компания из мансарды.
Но факт остается фактом. Лимардо скоро перестал довольствоваться тесными стенами конторы и пошел завоевывать территорию отеля – словно масло разливалось, не остановить. То он боролся с вечными протечками в крыше над комнатами по 0,60 доллара; то красил какой-то дурацкой краской деревянную решетку; то оттирал спиртом пятно с брюк Сарленги; потом ему позволили каждодневно мыть первый патио, наводить блеск в хоромах и выгребать оттуда мусор.
К тому же Лимардо, чтобы легче было совать всюду нос, принялся сеять вокруг раздоры. Вот, к примеру, однажды наши шутники из мансарды сидели себе тихонько и красили в ярко-красный цвет кота из скобяной лавки. Меня же не пригласили, потому что знали: я как раз взялся снова перечитывать «Паторусу», которого мне одолжил доктор Эскудеро. Случай этот о многом скажет наблюдательному и смышленому человеку: хозяйка скобяной лавки, едва сводящая концы с концами, вздумала обвинить одного из наших оболтусов из мансарды в краже затычек и воронок; парней это задело, и они решили отыграться на коте. А Лимардо затею испортил – отнял у них недокрашенную тварь и швырнул что есть силы на задний двор, кот, между прочим, мог себе все кости переломать, и тогда держи ответ перед Обществом защиты животных. Сеньор Пароди, я даже вспоминать не хочу, что они сделали с недоумком: повалили на каменные плиты, один сел ему на брюхо, другой держал голову третий заставлял глотать краску. Я бы тоже с превеликим удовольствием поучаствовал – треснул бы его по башке, но, клянусь, испугался, что даже в такой свалке он личность мою признает. Кроме того, надо учитывать, что хохмачи наши в подобных делах очень щепетильны, и не мне вам говорить, что, сунься я в их потасовку, быть бы мне навек с ними повязанным. Тут-то и обрушился на нас Реновалес и разогнал к чертям собачьим. Двое из затейников успели добежать до кладовой, третий хотел было юркнуть следом за мной в курятник, но тяжелая рука Реновалеса его все ж достала. Вредя такое прямо-таки отеческое попечение и воспитание, я готов был устроить Реновалесу овацию, но решил лишний раз не светиться и бурное ликование отложил на потом. Деревенщина тем временем поднялся на ноги, и смотреть на него было очень даже жалко, но он получил свое утешение. Сеньор Сарленга самолично принес ему стакан кандьяля
[97]
и заставил выпить, подбадривая такими словами: «Ну-ка, не привередничайте, выпейте все сразу, мужчина вы в конце-то концов или нет».
Об одном прошу, сеньор Пароди, не делайте из истории с котом неблагоприятных выводов о нравах обитателей отеля. И для нас там сверкает солнышко, а некоторые неприятные события хоть и вызывали у меня сперва досаду, потом я оценил их философски и сам же посмеивался над пережитыми страхами. Зачем далеко ходить! Вот вам хотя бы история о неких посланиях, написанных синим карандашом. Послушайте только! Есть люди, которые ни одной зацепки не упустят, им лишь дай повод почесать языком да посплетничать, но своим всезнайством, своими бреднями они только сон на слушателей нагоняют. Я же кого хочешь за пояс заткну, если надо выловить свежую и забавную историйку. Итак, в один недобрый день навырезал я ножницами бумажных сердечек, потому что некая птичка мне напела, будто Хосефа Мамберто, племянница галантерейщика, крутила юбкой перед Файнбергом – якобы пыталась назад ту, вторую, фуфайку заполучить, выманенную у нее с помощью погашенного купона. Чтобы даже мухи в нашем отеле были в курсе дела, я написал на бумажных сердечках забавный такой текст – понятно, изменив почерк. Написал я вот что: «Сенсация! Сенсация! Кто у нас не сегодня-завтра женится на Х.М.? Ответ: постоялец отеля в фуфайке». Я сам занялся распространением сердечек и, когда никто не видел, подсовывал их под двери, даже под туалетные. Смею вас уверить, в тот день есть мне хотелось не больше, чем поцеловать себя в локоть, но зуд нетерпения – удастся ли шутка? – и боязнь упустить последнее блюдо заставили меня явиться к обеденному столу до времени. Я был в одной фуфайке, очень довольный собой, сидел на своем месте и громыхал ложкой, чтобы на меня обратили внимание и оценили мою пунктуальность. Тут выскочил повар, и я сделал вид, будто с интересом читаю надпись на бумажном сердце и ничего кругом не вижу. Глянули бы вы на него! Не человек – молния! Прежде чем я успел увернуться, он уж приподнял меня правой рукой, а левой схватил мои сердечки, смял нещадно и сунул мне в нос. Но не судите строго этого грубияна, сеньор Пароди, виноват был я сам. Явился в столовую в фуфайке, чем и вызвал его гнев.
Шестого мая, в котором часу точно не скажу, в нескольких сантиметрах от чернильницы с Наполеоном, принадлежащей Сарленге, обнаружилась сигара. Сарленга, большой мастак дурачить клиентов, решил таким образом убедить в респектабельности заведения одного влиятельного нищего – сеньор был правой рукой директора Общества первых холодов и пришел звать Сарленгу на праздник в приют Унсуе. И вот чтобы соблазнить бородача поселиться у нас, Сарленга угостил его сигарой. Тот, разумеется, долго упрашивать себя не заставил; схватил сигару и тотчас раскурил, словно он сам Папа римский. Но стоило этому дону Куряке сделать первую глубокую затяжку, как подлая сигара возьми и взорвись, и рожа важного гостя сделалась черной от копоти. Ну и видок у него был! Мы, те, кто подглядел эту сцену, прямо покатились со смеху. После такой шуточки простофиля, натурально, поспешил убраться восвояси, так что заведение лишилось надежды заполучить выгодного клиента. Сарленга сильно разгневался и стал вынюхивать, какой шут полосатый подложил на стол сигару с сюрпризом. Мое золотое правило – не спорить с бешеными психами. Я как ни в чем не бывало повернул к себе и чуть не столкнулся с деревенщиной, который шел мне навстречу выпучив глаза, словно в трансе. Дело в том, что он вошел в кабинет Сарленги без спросу – а уж хуже проступка не бывает – и, шагнув к хозяину, заявил: «Эту сигару с сюрпризом подкинул я. Потому что у меня на того типа зуб». Гордыня – вот что погубит Лимардо, шепнул я чуть слышно. Ведь взял и выложил все начистоту – а кто его за язык тянул? Мог же за него и кто другой ответить. Люди с пониманием ни в жисть ни в чем не сознаются… А видели бы вы, как чудно повел себя Сарленга! Только плечами пожал да плюнул на пол, словно был не в своем же собственном доме. И гнев с него вмиг слетел, ровно ничего и не произошло. Потом задумчивым сделался… Как я смекнул, он дал слабину, испугавшись, что, наподдай он злодею, кое-кто из нас не раздумывая в тот же вечер покинет заведение, воспользовавшись тем, что он, как всегда, заснет крепким сном, покончив с дневными хлопотами.
