– В каком году вы родились? – спросила Антония.
Видалю вспомнилось посещение их дома двумя девушками, проводившими опрос жильцов для какого-то института психологии или социологии. Он подумал: «Недостает лишь, чтобы и эта вытащила тетрадку и карандаш». И еще: «Как мне приятно в обществе молодых».
– Об этом не принято спрашивать, – ответил он шутливо.
– Я считаю, вы правы, – согласился племянник Больоло. – Не обращайте внимания на Кобылку. Могу вам сообщить: Фабер ей не ответил.
– Ты же не станешь приравнивать сеньора к тому старику! – с неожиданной горячностью возмутилась Нелида. – Спорим, что Фаберу уже пятьдесят стукнуло.
«На мой взгляд, ему что-то между шестьюдесятью и семьюдесятью, – подумал Видаль. – Для этих молодых людей человек пятидесяти лет уже старик».
– Если хочешь знать, – продолжала Нелида вызывающим тоном, – сеньор моложе твоего дяди, так что поосторожней.
Это заявление явно не понравилось племяннику сеньора Больоло: он помрачнел, и на какой-то миг пошловатое выражение его лица сменилось другим, откровенно порочным. Видаль подумал, что такая довольно ребяческая привязанность к такому довольно противному родственнику, как Больоло, достойна уважения. И еще спросил себя, хватит ли у него смелости зайти в уборную на глазах у этих молодых людей. Глупая стыдливость, ведь в конце-то концов… Он тут же ее определил: это стыдливость мальчишки. Мужчина – втайне мальчик, перерядившийся во взрослого. А другие мужчины тоже такие? Вот Леандро Рей – он тоже мальчишка? Без сомнения, Леандро обманывает его, Видаля, как он сам обманывает других.
5
Жизнь робкого человека полна неудобств. Направившись обратно к себе, Видаль осознал, что фигура человека, входящего в уборную, куда менее нелепа, чем фигура человека, ретирующегося из-за того, что у него не хватило смелости туда зайти. Что может быть более стыдного, чем дать заметить, что тебе стыдно? В довершение всего этот эпизод отнюдь не был завершен. Сомнения нет, долго он не вытерпит, придется возвращаться. Единственная надежда на то, что девушки и племянник Больоло вскоре оттуда уйдут. Рука Видаля уже лежала на дверной ручке, как сам Больоло собственной персоной ошарашил его вопросом:
– Как поживаете, дон Исидро?
С этим типом никогда не знаешь, как себя повести. Видаль был настолько растерян, что в ответ ляпнул:
– А вы как поживаете, сеньор Буян?
Была надежда, что этот громила не расслышал прозвища, произнесенного довольно невнятно и неуверенно.
С высоты своего роста Больоло пристально на него посмотрел и с величайшей серьезностью сказал:
– Возьму на себя смелость дать вам совет. Говорю с вами, ей-ей, по-дружески. Галисиец злобствует все больше. Уплатите, Бога ради, за квартиру, прежде чем этот тип учинит какую-нибудь пакость. От людей добра не жди, говорят, что вы роскошествуете в ресторанах, а за кров и за приют не платите. – Он повернулся, чтобы уйти, но еще прибавил: – Не спрашивайте, откуда я знаю, но им известно даже то, сколько вы истратили на зубы.
Войдя в квартиру, дон Исидро увидел, что сын перебирает вещи в платяном шкафу.
– Порядок наводишь? – спросил Видаль.
Все еще стоя спиной, парень издал какое-то междометие, которое Видаль понял как «да». Он рассеянно смотрел, как Исидорито прячет в шкаф старую шляпу, шарф, перочинный нож, ремень для правки бритвы, коробочку из светлого дерева с надписью: «На память о Некочеа», куда он клал на ночь карманные часы.
– Че, это же всё мои вещи! – вдруг спохватился Видаль. – Мне надо их иметь под рукой.
– А они под рукой и есть, – ответил Исидорито, закрывая шкаф.
– Ты с ума спятил? – спросил отец. – Про шляпу и шарф я не говорю. Но узнать рано утром, который час, если часы будут там, в шкафу, это, по-твоему, удобно?
– Сегодня вечером у нас здесь соберутся наши ребята из Молодежного объединения.
В тоне, которым были произнесены эти слова, Видалю почудился оттенок досады или нетерпения.
– Вот и прекрасно! – воскликнул он с искренней радостью. – Я очень доволен, что ты позвал к себе друзей. Мне, знаешь, кажется, что для тебя куда лучше встречаться с молодыми людьми твоего возраста…
Он вовремя остановился, не желая обидеть сына. Бывало, что, забыв про осторожность, он напоминал сыну про эту докторшу, сделавшую Исидорито таким педантичным и агрессивным. Исидорито сухо ответил:
– По мне, пусть бы не приходили.
– Ты бы посмотрел на моего отца, как он был внимателен к моим друзьям. Потому что средства у нас были более чем скромные – не знаю, поймешь ли ты меня. Он даже заставлял маму, когда испечет Для гостей пироги, надевать самое лучшее платье.
– Вот уж у тебя мания вспоминать свое старичье. – Не забывай, что это твои дедушка и бабушка.
– Знаю, знаю, мы из простого рода. Ты мне об этом постоянно напоминаешь.
Видаль посмотрел на него с ласковым любопытством. Да, у самых родных, самых близких людей бывают мысли, о которых мы не подозреваем… Это обстоятельство, определяемое им как «мы не прозрачные», казалось ему когда-то защитой, гарантией для каждого человека его внутренней свободы, – теперь же оно огорчало его как признак одиночества. Чтобы пробиться к сыну и вытащить его из этого одиночества, Видаль сказал:
– Что до меня, я очень рад, что они придут. Как раз недавно я думал, что мне всегда приятно общество молодых.
– Не понимаю, почему тебе оно так приятно.
– А тебе с ними разве неприятно?
– Почему мне может быть неприятно? Я же – не ты.
– Ага, дело в разнице поколений. Мы друг друга не понимаем? Это докторша тебе объяснила?
– Может, и она, только знаешь, лучше, чтобы ребята тебя здесь не застали. К сожалению, придет один такой, ну просто бешеный. Народ его ужасно любит, он развозит овощи. Колоритный тип, народный герой. Про него даже сочинили стишок:
Выезжай из-за угла,
Удалой водитель…
– И что, мне придется бродить по улицам, пока ты будешь принимать друзей?
– Что ты выдумал! По улицам! Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
– Нет, я все же не могу поверить тому, что слышу. Ты хочешь, чтобы я спрятался под кроватью?
– Еще что выдумаешь! У меня замечательная идея, – сын взял его за руку и вывел из квартиры. – Не будем терять времени. Они могут явиться в любую минуту.
– Не толкай меня. Куда мы идем?
Исидорито подмигнул отцу и, приложив палец к губам, прошептал:
– На чердак.
Видаль мог истолковать эти слова как объяснение или же как приказ. В первом дворике они встретили Фабера, направлявшегося в санузел. Появилась и Нели-да с узлом белья. Подталкиваемый сыном, Видаль торопливо поднялся по узкой лестнице, надеясь, что девушка его не увидела. На чердаке пришлось продвигаться на четвереньках, так как крыша была очень низкая.
