Наконец он нашел Рикардо Переса, к которому его направил один из мексиканских анархистов, живущих в Лос-Анджелесе. Мак с трудом разыскал Рикардо на самом краю города, в большом доме с неопрятным двором. Ни одна из женщин, развешивавших белье, по-видимому, не понимала его. Наконец он услыхал голос сверху, который очень старательно выговаривал по-английски:
– Если вы ищете Рикардо Переса, поднимитесь сюда. Пожалуйста… Я – Рикардо Перес.
Мак поглядел наверх и увидел крупного бронзоволицего седого мужчину в старом пыльнике, перегнувшегося с верхней галереи двора. Он поднялся наверх по железным ступеням. Поздоровались.
– Товарищ Мак-Крири?… Мои друзья писали, что вы приедете.
– Я самый… Рад, что вы говорите по-английски.
– Я жил много лет в Санта-Фе и в Броктоне, штат Массачусетс. Садитесь… Пожалуйста. Я счастлив приветствовать американского революционного рабочего… Хотя наши идеи, по всей вероятности, не совсем одинаковы, мы имеем много общего. Мы суть товарищи в большой битве.
Он потрепал Мака по плечу и заставил его сесть.
– Пожалуйста.
Кругом возилось несколько маленьких смуглых ребятишек, босиком и в рваных рубашонках. Рикардо Перес сел и взял на руки самого маленького – крошечную девочку с торчащими косичками и перепачканной рожицей. Пахло чили и чадом оливкового масла, детьми и стиркой.
– Что вы собираетесь делать в Мексике, товарищ?
Мак вспыхнул.
– Я, видите ли, хочу войти в движение, в революцию.
– Положение у нас очень неопределенное. Городские рабочие организованны и сознательны, но пеоны, земледельцы – те легко поддаются влиянию бессовестных демагогов.
– Я хотел бы примкнуть к движению, Перес… Я жил в Лос-Анджелесе и едва не стал дельцом, как и все там… Я думаю, что могу прокормить себя работой по печатной части.
– Я должен представить вас товарищам… Пожалуйста… Пойдем сейчас же.
Синий сумрак спускался на улицы, когда они вышли из дому. Повсюду зажигались желтые огоньки. В барах дребезжали механические пианолы. Где-то в саду, слегка фальшивя, играл оркестр. Базар был ярко освещен фонарями, в ларьках продавали блестящие, пестро расцвеченные ткани. На углу старик индеец и старая широколицая женщина, оба слепые и изрытые оспой, пронзительно пели бесконечную песню в обступившем их тесном кружке приземистых плотных индейцев – женщины в черных шалях, мужчины – в белых куртках вроде пижамы.
– Они поют об убийстве Мадеро… Это очень хорошо для просвещения народа… Видите ли, они не могут читать газет, таким образом, они узнают новости из песен… Это ваш посланник, убийца Мадеро. А Мадеро был буржуазный идеалист, но великий человек… Пожалуйста… Пройдите в зал. Вы видите, вот плакат гласит: «Viva карающая революция – пролог к революции социальной». Это зал анархистского Союза промышленности и земледелия. Уэрта имеет здесь сторонников, но их так мало, что они не смеют атаковать нас. Ciudad
[68]
Хуарес душой и сердцем с революцией… Пожалуйста, приветствуйте товарищей несколькими словами.
Продымленный зал и эстрада были заполнены смуглыми людьми в рабочих костюмах из синей парусины; в задних рядах было несколько пеонов в белом. Грубые руки трясли руку Мака, черные глаза остро глядели ему прямо в лицо, некоторые обнимали его. Для него поставили раскладной стул в первом ряду на эстраде.
Рикардо Перес, очевидно, был председателем. Каждую его паузу покрывали аплодисменты. В зале чувствовалось веяние больших событий. Когда Мак поднялся, кто-то затянул по-английски «Единство – наша сила»
[69]
. Мак пробормотал несколько слов, что он не является официальным представителем ИРМ, но что все сознательные пролетарии Америки с большой надеждой следят за мексиканской революцией, и закончил лозунгом уоббли о построении нового общества в скорлупе старого.
Когда Перес перевел речь, она имела успех, и Мак чувствовал себя превосходно.
Потом митинг пошел своим чередом, говорили речи, по временам пели. Мак поймал себя на том, что клюет носом. Звуки незнакомого языка нагоняли на него сон. Он еле удерживался, чтобы не заснуть, но вскоре маленький оркестр в дверях зала заиграл что-то, потом все запели, и митинг на этом закрылся.
– Это «Cuatro milpas», что значит «Четыре пашни» – эту песню теперь всюду поют пеоны, – сказал ему Перес.
– Я очень голоден… Нельзя ли где-нибудь перекусить? – сказал Мак. – Я ничего не ел с самого утра, да и утром выпил всего чашку кофе с булкой в Эль-Пасо.
– Мы будем есть в доме нашего товарища, – сказал Перес. – Пожалуйста… сюда.
Они прошли с улицы, теперь пустой и темной, через большую дверь с занавеской из нанизанных на веревки бусин в выбеленную комнату, ярко освещенную ацетиленовым фонарем, от которого сильно пахло карбидом. Они заняли места в конце длинного стола, накрытого закапанной скатертью. Постепенно за стол уселись многие участники митинга, главным образом худощавые, остролицые юноши в синих рабочих костюмах. На противоположном конце сидел смуглый старик с большим носом и широкими плоскими скулами индейца. Перес налил Маку один за другим два стакана странного на вкус белого напитка, от которого у него закружилась голова. Кушанья подавались очень пряные и сильно приперченные, и от них у него дух захватывало. Мексиканцы ухаживали за Маком, как за ребенком на именинном обеде. Ему пришлось выпить еще много стаканов пива и коньяку. Перес рано ушел домой и оставил его на попечение молодого мексиканца. Пабло говорил немного на пиджин-инглиш. Через плечо у него висел автоматический «кольт», он им, видимо, очень гордился.
Он сидел, одной рукой обняв Мака, другой играя пряжкой кобуры.
– Гринго худо… Надо убить… Товарищ-рабочий – хорошо. Интернационал… Ура!.. – повторял он.
Несколько раз пропели «Интернационал», потом «Марсельезу» и «Карманьолу». Мака дурманил едкий, насыщенный перцем туман. Он пел, пил и ел, и все вокруг поплыло перед глазами.
– Товарищ-рабочий женится красивый девушка, – говорил Пабло. Они стояли где-то у стойки. Пабло, подложив сложенные руки под голову, изобразил спящего. – Идем.
Они пошли в танцевальный зал. У входа все должны были оставлять револьвер на столе, под охраной солдата в фуражке. Мак заметил, что все его сторонились. Пабло засмеялся:
– Они думают, гринго… Я говорю им revolucionario jnternacional
[70]
… Вот славная девушка… Не проклятая шлюха… Не платить – она славная рабочая девушка… товарищ.
Мака представили смуглой широколицей девушке, которую звали Энкарнасьон. Она была очень опрятно одета, и волосы у нее были иссиня-черные. Она сверкнула на него яркой улыбкой. Он погладил ее по щеке. Они выпили в баре пива и вышли. С Пабло теперь тоже была девушка. Прочие остались в танцевальном зале. Пабло со своей спутницей проводили Мака к Энкарнасьон. Ее комната была в глубине двора. Позади открывался широкий простор светлой пустынной равнины, которая простиралась при свете убывающей луны насколько хватало взора. В отдалении мерцало несколько светящихся точек. Пабло указал на них рукой и прошептал: «Revolucidn».
