– Знаешь, Джейни, Джо прекрасно зажарил мясо.
– А ведь мы, когда были маленькими, сколько раз ловили лягушек и жарили их на Рок-Крик… Помнишь Алек?…
– Еще бы не помнить, и помнишь, Джейни, как ты увязалась с нами и какой ты тогда подняла скандал?
– Мне противно было смотреть, как вы их обдираете
– А помнишь, как мы играли в охотников Дальнего Запада и как это было весело?
– А сейчас еще лучше, – робко сказала Джейни.
– Верно, – сказал Алек, – черт побери, как мне хочется арбуза.
– Может быть, найдем у кого-нибудь по дороге домой.
– А, дьявол, что бы я дал сейчас за арбуз, Джо.
– У Мамочки лежит арбуз на льду. Может быть, они уцелеет до нашего возвращения.
– Я хотел бы никогда не возвращаться домой, – вдруг жестким и серьезным тоном заявил Джо.
– Джо, ну не надо так говорить. – Она снова была маленькой, оробевшей девочкой.
– А я, черт возьми, буду говорить, как мне вздумается… Ненавижу эту затхлую помойку.
– Джо, ну не надо так говорить. – Джейни чувствовала, что вот-вот расплачется.
– Черт побери, – сказал Алек. – Пора сматываться. Как по-твоему, Джо? Окунемся-ка еще разок и давайте собираться.
Когда мальчики выкупались, все пошли взглянуть на стремнину и потом отправились в обратный путь.
Они быстро плыли по сильному течению, которое несло их вдоль крутого берега с подмытыми деревьями. Было очень душно, местами они попадали в полосугорячего влажного воздуха. На севере собирались темные тучи. Джейни было уже не до веселья. Она боялась, что их застанет дождь. Ее разморило, и было не по, себе. Она боялась, уж не начинается ли обычное недомогание. С ней это случалось всего несколько раз, и мысль об этом испугала ее и отняла последние силы, ей хотелось уползти куда-нибудь с глаз долой, как старой, больной, паршивой кошке. Ей не хотелось, чтобы Джо и Алек заметили, что с ней. Ей представлялось, что будет, если она опрокинет лодку. Мальчики выплывут, а она утонет, и потом обрыщут всю реку в поисках ее трупа, и все будут плакать и горевать о ней.
Серо-багровый сумрак надвинулся и поглотил белые вершины облачных громад. Свинцово-белесые, они вспыхнули багрецом. Мальчики гребли изо всех сил. Уже слышны были раскаты приближающегося грома. Совсем близко от моста налетел первый порыв ветра, горячий вихрь, хлеставший песком и сухими листьями, мякиной и соломой и вспенивший поверхность реки.
Они добрались до берега как раз вовремя.
– А здоровая, черт побери, будет гроза, – сказал Алек. – Джейни, лезь скорее под лодку.
Они перевернули лодку вверх дном под прикрытием большого валуна и забились под нее. Джейни сидела посредине, держа собранные утром кувшинки, которые съежились и слиплись у нее в руках. Мальчики в мокрых купальных костюмах лежали по бокам. Всклокоченные черные волосы Алека касались ее щеки. С другой стороны лежал Джо, уткнувшись головой в нос лодки, и юбка Джейни прикрывала его худые загорелые ноги в подвернутых трусиках. Запах пота, речной воды и теплый юношеский запах от волос и плеч Алека кружили ей голову. Когда дождь налетел и забарабанил по днищу лодки, занавесив их хлещущей белой пеной, она тихонько обняла Алека за шею и робко положила руку на его обнаженное плечо. Он не пошевельнулся.
Вскоре дождь перестал. «Ну, могло быть и хуже», – сказал Алек. Они порядком промокли и продрогли, но им легко дышалось в свежем, промытом дождем воздухе. Они спустили лодку на воду и добрались до моста. Потом доставили лодку в дом, откуда ее в ял и, и пошли под навес ждать трамвая. Они устали, обгорели и взмокли. Трамвай был переполнен праздничной толпой горожан, застигнутых ливнем у Большой стремнины или в Глен-Эхо. Джейни казалось, что она живой не доберется до дому. Все внутренности у нее свело судорогой. Когда они попали наконец в Джорджтаун, у мальчиков еще оставалось в кармане пятьдесят центов, и они решили пойти в кино, но Джейни бросила и я и убежала. Она только и думала, как бы ей скорей улечься в постель, зарыться лицом в подушку и как следует выплакаться.
После этого Джейни почти никогда не плакала; случались огорчения, но вместо слез у нее только что-то сжималось и холодело внутри.
Быстро промелькнула школа с жаркими грозовыми вашингтонскими каникулами и занятиями, отмеченными изредка пикником в Маршалл-холл или вечеринкой у кого-нибудь из соседей.
Джо получил место в транспортной конторе Адамса. Она теперь редко его видела, потому что он больше не обедал дома. Алек купил мотоцикл, и, хотя он все еще учился в школе, Джейни теперь редко с ним встречалась. Иногда она пыталась дождаться Джо, поговорить с ним. Но и в те дни, когда он ночевал дома, от него пахло табаком и спиртом, хотя он никогда не бывал по-настоящему пьян. По утрам он в семь уходил на работу, вечером отправлялся с товарищами шататься по бильярдным, игорным домам и кегельбанам. По воскресеньям он играл в бейсбол. Джейни иногда подолгу дожидалась его, но, когда он поздно ночью возвращался, она только спрашивала, как у него дела на службе, и он отвечал: «Чудесно», и в свою очередь спрашивал, как у нее дела в школе, и она отвечала: «Чудесно», и оба ложились спать. Изредка она спрашивала, не видал ли он Алека, и он, усмехнувшись, отвечал: «Да», и она спрашивала, как поживает Алек, и он отвечал: «Чудесно».
У нее была единственная подруга, ее одноклассница, Элис Дик, смуглая коренастая девушка в очках. По субботам они надевали свои лучшие платья и шли на Эф-стрйт за покупками. Они покупали какую-нибудь пустяковину, пили содовую воду и возвращались домой на трамвае усталые и довольные. Обычно она оставляла Элис ужинать. Элис Дик любила бывать у Уильямсов, и те хорошо к ней относились. Она говорила, что чувствует себя свободнее, проведя несколько часов у таких свободомыслящих людей.
Ее родные, из южных методистов, были очень нетерпимы. Отец ее служил конторщиком в правительственной типографии и вечно трепетал, что его уволят. Он был толст, любил подшутить над женой и дочерью, страдал одышкой и хроническим несварением желудка.
Элис Дик и Джейни мечтали поступить по окончании школы на службу и уйти из дому. Они даже наметили, где будут жить: это был дом из зеленого песчаника возле Томас-сёркл, где помещались меблированные комнаты миссис Дженкс, вдовы морского офицера, очень воспитанной дамы, готовившей на южный лад и бравшей за содержание недорого.
Как-то весной перед самым окончанием школы, в воскресенье вечером, Джейни раздевалась у себя в комнате. Франси и Эллен еще играли на заднем дворе. Их голоса доносились в открытое окно вместе с пряным запахом сирени из соседнего двора. Она только что распустила волосы и смотрелась в зеркало, думая, а что, если бы она была хорошенькая и волосы у нее были бы каштановые, как вдруг в дверь постучали, и раздался голос Джо. Он звучал как-то странно.
– Войди! – крикнула она. – Я причесываюсь. Первое, что она увидела в зеркало, было его лицо – мертвенно-бледное, осунувшееся.
