Когда они пришли к Комптонам, Глэдис стала произносить слова не так отчетливо и была очень мила и внимательна. Отец ее был маленький старичок с очками на кончике носа, а мать – толстая грушеобразная старуха в парике. Между собой они говорили по-еврейски. Они всячески старались как можно удобнее устроить Джейни, отвели ей хорошую комнату и за полный пансион и помещение назначили всего десять долларов, с тем что она в любое время может переехать куда ей вздумается и без всяких претензий с их стороны.
Дом был желтый, стандартный, на две семьи, точно такой же, как и все дома их квартала. Но в нем было тепло, и кровать была удобная. Старик работал часовщиком в ювелирном магазине на Пятой авеню. На старой родине их фамилия была Компсчинские, но, по их словам, в Нью-Йорке никто не мог этого произнести. Старик думал сначала переменить фамилию на Фридман, но жена сочла, что фамилия Комптон звучит лучше. Они хорошо поужинали супом с клецками и фаршированной щукой и красной икрой и запили все чаем из стаканов, и Джейни подумала, как приятно познакомиться с такими людьми, Сын Бенни еще ходил в школу, это был худощавый юноша в толстых очках, он ел, низко пригнувшись к тарелке, и резко возражал на все, что ни говорили. Глэдис сказала, что не стоит обращать на это внимание, он очень хором учится и будет готовиться на юриста. Когда первая отчужденность прошла, Комптоны понравились Джейни, особенно старый мистер Комптон, который был очень славный и ко всему относился с мягким усталым юмором.
Работа в конторе была так интересна. Дж. Уорд начинал вполне полагаться на нее. Джейни чувствовала, что для нее это будет удачный год.
Хуже всего был почти часовой утренний переезд из дому до Юнион-сквер в вагоне метро. Джейни, уткнувшись в газету, старалась держаться в уголке подальше от людской давки. Ей хотелось являться в контору свежей и нарядной, в несмятом платье и прическе, но долгая тряска в вагоне утомляла ее; приехав на службу, ей хотелось заново переодеться и принять ванну. Ей нравилось проходить по 14-й стрит, людной и сверкающей в пыльных лучах утреннего солнца, и подниматься до самой конторы по Пятой авеню. Они с Глэдис обычно приходили одними из первых. Джейни всегда покупала цветы для своего стола и иногда, проскользнув в кабинет Дж. Уорда, ставила несколько роз в стеклянную вазу на его большом столе красного дерева. Потом она разбирала почту, откладывала личные письма Уорда в отдельную аккуратную стопку на уголок его бювара из красного тисненого итальянского сафьяна, просматривала остальные письма, его памятную запись и аккуратно перепечатывала оттуда на отдельный листок очередные встречи, интервью, материалы к получению и информацию для прессы. Она клала листок посреди бювара под лежавший вместо пресса кусок медной руды с Верхнего полуострова Мичиган и отмечала своим четко выведенным инициалом «У» те поручения, которые она могла выполнить самостоятельно.
Когда она, вернувшись к своему столу, принималась выправлять орфографические ошибки рукописей, поступавших из кабинета мистера Роббинса, она начинала чувствовать странное внутреннее замирание: вскоре должен был появиться Дж. Уорд. Она уверяла себя, что все это вздор, но каждый раз, как хлопала наружная дверь, она с надеждой поднимала глаза. Потом начинала беспокоиться: уж не случилось ли с ним чего по дороге из Грейт-Нэк. Потом, когда она уже теряла надежду увидеть его сегодня, он быстро проходил мимо, бросив беглую улыбку всем служащим, и матовая стеклянная дверь кабинета захлопывалась за ним. Джейни замечала, какой на нем костюм, светлый или темный, какого цвета на нем галстук, давно ли он стригся. Однажды она заметила комок засохшей грязи на штанине его синего костюма и все утро не могла сосредоточиться, выискивая предлог, как бы войти к нему и сказать о пятне. Изредка он награждал ее, проходя мимо, мгновенной вспышкой голубых глаз или останавливался у ее стола задать какой-нибудь вопрос. И она вся расцветала.
Работа в конторе была так интересна. Она вводила ее в самую гущу злободневных вопросов, как в свое время разговоры с Джерри Бернхемом у «Дрейфус и Кэрол». Приходил отчет о работе «Онондогской соляной компании» и обширная литература об изготовляемых в солях для ванн и различных реактивах и о заботах компании о служащих: бейсбольные команды, и буфет и пенсия инвалидам; материалы компании медных рудников Мэриголд о боевом революционном настроении среди рабочих, набранных по большей части из иностранцев, среди которых надо было внедрить принципы американизма; сведения о кампании, поднятой Торговой палатой по распространению цитрусов, стремящейся информировать мелких вкладчиков Севера о твердом и подающем надежды положении Флоридской консервной промышленности; о распространении лозунга «Каждому на завтрак салат "Авокадо"». Фирма «Авокадо» время от времени присылала ящик образцов, так что каждый служащий мог брать домой по грушевидному плоду авокадо, не делал этого один мистер Роббинс, который уверял, что авокадо отдает мылом. Но больше всего материалов было от «Юго-Западной нефти» по проведению кампании против злостной антиамериканской пропаганды британских нефтяных кругов в Мексике и по борьбе с интервенционистскими интригами Херста в кулуарах Вашингтона.
В июне Джейни поехала на свадьбу сестры Эллен. Странно было очутиться опять в Вашингтоне. В поездке Джейни только и думала, как они встретятся с Элис, но после первых расспросов не о чем было говорить. У матери она тоже чувствовала себя чужой. Эллен выходила замуж за одного из жильцов – студента юридического факультета Джорджтаунского университета, и после свадьбы набился полон дом его товарищей и ее подруг. Они хохотали и возились, и миссис Уильямс и Франси это, видимо, нравилось, но Джейни облегченно вздохнула, когда пришло время ехать на вокзал и сесть в нью-йоркский поезд. Прощаясь с Элис, она не заикнулась о переезде Элис в Нью-Йорк и совместной жизни.
В душном вагоне поезда, глядя на мелькающие мимо города, поля и рекламы, она казалась себе несчастной. На другое утро, придя в контору, она почувствовала себя дома.
В Нью-Йорке было тревожно. После гибели «Лузитании» всем стало ясно, что вступление Америки в ряды союзников – вопрос месяцев. На Пятой авеню появилось много флагов. Джейни часто думала о войне. Пришло письмо от Джо из Шотландии. Его пароход «Маршонесс» был взорван подводной лодкой, и их шлюпка десять часов болталась в снежную бурю возле Пентленд-Фэррт и течение относило их в открытое море, но наконец им удалось пристать, и все они чувствуют себя пре-восходно, команде выдали премию, и он зарабатывает уйму денег. Прочитав письмо, она пошла относить Дж. Уорду только что пришедшую из Колорадо телеграмму и сказала, что пароход брата взорвала подводная лодка, и Дж. Уорд очень заинтересовался этим. Он говорил о патриотизме и спасении цивилизации и исторических красотах Реймского собора. Он заявил, что, когда придет время, он выполнит свой долг и что вступление Америки в войну – вопрос месяцев.
Какая-то очень элегантная женщина часто приходила навещать его. Джейни с завистью смотрела на ее красивое лицо и изящные платья, не показные, но очень элегантные, на ее лощеные ногти и крошечные ноги. Однажды дверь в кабинет распахнулась, и она слышала, как она фамильярно говорила ему:
– Джи Даблью, голубчик, эта ваша контора просто ужас. Точно такие можно было встретить в Чикаго в начале восьмидесятых годов.
