– Я сам позвоню. Вы, по-моему, устали, товарищ Френч… Есть у кого-нибудь никель? – вскочил юный Голдфарб.
– Вот, возьми, – протянул монетку Местрович. Вдруг он, закинув голову, захохотал. – Надо же! Черт подери! У шахтера в кармане целый никель! В конце концов нашему шахтеру придется взять его в рамочку и отослать в музей Карнеги… такая редкость… – Он встал, покатываясь со смеху, натянул на голову черный шахтерский картуз с большим козырьком. – До свиданья, товарищ, пойду пешком до Бруклина. В девять заседание комитета по вспомоществованию… так, мисс Френч?
Когда он выходил из столовой, громко стуча по полу своими черными ботинками, сахарницы на столиках задрожали.
– Боже! – воскликнула Мэри, чувствуя, как у нее на глазах выступают слезы. – Да ведь это был его последний никель!
Вернулся Голдфарб, сообщил, что сборы оказались незначительными. Всего шестьдесят девять долларов, плюс несколько письменных обязательств. «Ну, знаете… Рождество на носу… А на Рождество все обычно на мели».
– Тендерсон произнес паршивую речь, – недовольно проворчал Дон.
– Он, по-моему, с каждым днем все отчетливее превращается в социал-фашиста.
Мэри сидела, чувствуя адскую усталость в каждой клеточке своего тела, ждала, когда Дон соберется идти домой. Ее одолевал сон, и она больше не следила за их разговором, но все эти слова – «центральный комитет», «оппозиционеры», «раскольники» – резали ее слух. Дон постукивал ладонью по ее плечу, и она отгоняла дрему и бодрее шла рядом с ним по темным улицам.
– Странно, Дон, мне всегда очень хочется спать, когда ты заводишь разговор о партийной дисциплине. Не находишь? Думаю, что мне просто не хочется обо всем этом ничего слышать…
– К чему здесь эта сентиментальность! – раздраженно оборвал он.
– Но разве это сентиментальность, когда ты заинтересован в сохранении единства шахтерских профсоюзов? – сказала она, чувствуя, как сразу расхотелось спать,
– Мы все, конечно, к этому стремимся, верим в это, но мы должны следовать линии партии. Все эти ребята… Голдфарб – один из них… Но Бен Комптон совсем другой… можно подумать, что у нас здесь дискуссионный клуб. Если они не будут проявлять осторожность, то я пообрываю им все уши, вот увидишь.
Они с трудом преодолели пять лестничных пролетов к своей маленькой грязной квартирке без штор на окнах. Мэри все время хотела их повесить, только руки не доходили, не было времени. Дон, падая с ног от усталости, сразу же не раздеваясь завалился на кушетку спать. Мэри хотела было разбудить его, но от этой затеи пришлось отказаться. Она развязала шнурки на его ботинках, набросила на него одеяло, разделась и сама легла в постель.
Она лежала с широко раскрытыми глазами, и ей казалось, что она считает поношенную одежду – старые брюки, рваное шерстяное нижнее белье, потертые армейские гимнастерки с оторванными рукавами, разнородные дырявые непарные носки. Она видела перед собой рахитичных детишек со вздувшимися животами, в лохмотьях, костлявых женщин с непричесанными волосами, с грубыми натруженными руками, молодых парней с разбитыми полицейскими дубинками головами, из которых текла кровь, фотографию мертвого шахтера, прошитого пулеметной очередью. Она встала, подошла к аптечке в ванной, вытащила оттуда припрятанную бутылку джина, сделала пару больших глотков. Джин обжег горло. Закашлявшись, она снова легла и погрузилась в жаркий крепкий сон без сновидений.
На рассвете к ней в кровать забрался Дон. Он разбудил ее. Поцеловал.
– Дорогая, я поставил будильник на семь. Обязательно разбуди меня. У меня важное заседание комитета… Не забудь, прошу тебя.
Он тут же крепко, как ребенок, заснул. Она лежала рядом с этим долговязым человеком, прислушиваясь к его ровному дыханию, и в кровати с ним ей было так хорошо, так уютно, и она считала себя счастливой женщиной.
Эдди Спеллману удалось проскочить на своем грузовичке и распределить груз среди нескольких местных отделений профсоюза металлургических заводов в одном из районов Питтсбурга, однако он с трудом улизнул из устроенной ему депутатами засады возле Гринсберга. Они, несомненно, схватили бы его, если бы только не предупредил один его знакомый бухгалтер. Он же помог ему выбраться из сугроба по дороге домой, когда он съехал юзом по скользкому склону возле Дженстауна. Он, весело смеясь, рассказывал Мэри о своих злоключениях, когда грузили следующую партию.
– Он даже хотел мне налить… Он такой славный парень, знаете его, мисс Мэри? Очень добрый… все эти испытания заставят огрубеть любого… когда узнаешь его поближе, он просто отличный парень… и его звать так, как и меня… Эд, Эдди. Я ему говорю всякий раз, когда он пытается всучить мне бутылку: «Нет, я не пью до революции, ну а после нее мне будет так хорошо, что и пить не захочется…»
– Думаю, мы все последуем твоему совету, Эдди… Но иногда, особенно по ночам, я чувствую себя такой усталой, такой удрученной, что выпить хочется! – засмеялась Мэри.
– Конечно, что тут особенного, – сказал Эдди, вдруг сразу посерьезнев. – Вы ведь постоянно думаете о том, что все у них в руках – оружие, деньги, а у нас нет ничего.
– А вам, товарищ Спеллман, нужна лишь пара теплых перчаток и хорошее пальто для следующей поездки.
Его веснушчатое лицо залилось краской.
– Что вы, мисс Мэри, честно, мне не холодно. Двигатель в этой старой колымаге так нагревается, что мне в кабине тепло даже в лютый мороз… После этой поездки придется менять сцепление, а это потребует гораздо больше денег, чем мы можем себе позволить даже при строжайшей экономии… Да, дела на угольных разработках этой зимой на самом деле плохи…
– Но у шахтеров высокий дух, он не сломлен, – сказала Мэри.
– Вся беда в том, Мэри, что бодрый дух на голодный желудок в себе не долго поддержишь.
Вечером к ней в офис зашел Дон, чтобы вместе поужинать. Он был в приподнятом настроении, и его скуластое бледное лицо стало необычно пунцовым.
– Ну, моя дорогая девочка, что ты скажешь по поводу нашего переезда в Питтсбург, а? После пленума мне придется заняться организационной работой в западной Пенсильвании и Огайо. Местрович говорит, что ему там нужен человек, способный их там взбодрить.
Эдди Спеллман бросил на них осторожный взгляд из-за тюка с одеждой, который он перевязывал веревочкой.
– Можете мне поверить, товарищ Стивенс, вы правы, им это сейчас очень нужно.
У Мэри от его слов похолодело внутри. Дон, вероятно, заметил, как она побледнела.
– Но мы ничем не рискуем, – торопливо добавил он. – Эти шахтеры сумеют постоять за одного такого парня, как я. Не так ли, Эдди?
– Конечно, о чем разговор… Там, где местные отделения сильны, вы чувствуете себя в гораздо большей безопасности, чем здесь, в Нью-Йорке.
– Ну, в любом случае, – протянула Мэри, чувствуя, как у нее пересохло в горле, – если едешь ты, то еду и я. Но тебе ведь нужно ехать, так?
