– А теперь пошли подальше в воду! – отважно закричала она.
Подождав следующую волну, они нырнули и поплыли вперед. Теперь, подальше от грозного прибоя, они качались на волнах, то взмывая вверх, то стремительно падая вниз, стараясь уверенно держаться на воде.
– Только не заплывай слишком далеко, это опасно из-за морских кошек!..
– Что-что? – не понял он.
– Так называются подводные течения! – крикнула она ему чуть ли не в самое ухо.
Его окатила еще одна громадная волна, и он, словно пробка из бутылки, выскочил из-под нее, отплевываясь и тяжело дыша. Она плыла на спине с закрытыми глазами, сложив бантиком губки. Сделав два больших, энергичных гребка к ней, он поцеловал ее в холодную мокрую Щеку. Хотел было обнять ее за талию, но волна вновь накатила на них, и их головы снова ушли под воду.
Выплыв на поверхность она, выплевывая воду, оттолкнула его от себя.
– Посмотри, из-за тебя, неуклюжего, я потеряла шапочку. Вот, посмотри!
– Я ее вижу. Сейчас поймаю!
Отчаянно работая руками, он поплыл назад по пенящемуся гребню волны и схватил злополучную шапочку в тот момент, когда она уже пошла ко дну.
– Да, эти волны вовсе не шутка! – заорал он.
Она поплыла за ним, и вскоре они уже стояли на пенящемся мелководье. Коротко остриженные волосы упали ей на глаза.
– Ну вот, причалили, – сказала она.
Чарли обвел взглядом пляж – от края до края. Ни души в полуденном слепящем блеске. Он снова попытался обнять ее за талию.
Она отпрыгнула в сторону.
– Чарли… ты не умираешь с голоду?
– Я умираю по тебе, Эвелин.
– Ну а мне сейчас нужен ланч, вот что.
Съев бутерброды и выпив все содержимое термоса, они чуть опьянели и почувствовали подступающую сонливость.
Они лежали рядышком на солнце на ее большом полотенце. Она постоянно отталкивала его руки от себя. Он закрыл глаза, но, конечно, охватившее его возбуждение не давало заснуть. Вдруг, не отдавая себе отчета почему, он заговорил с ней отчаянно, напропалую.
– Видишь ли, Джо занимается нашим патентом, ведь он знает, как нужно обращаться с адвокатами, юристами, с большими людьми, у которых большие деньги. Я очень боюсь заниматься всем этим один, думаю, найдется любитель, который захочет поработать со мной, а сам потом все у меня и сопрет. Так обычно бывает с изобретателями.
– Скажи-ка, Чарли, тебе женщины говорили, что ты очень привлекателен?
– Там, за океаном, у меня с этим никаких проблем не было. Ну, знаешь, – авиатёр,
[10]
лейтенант, «Военный крест», куше – уи-уи!
[11]
Все было очень просто. Но в нашей стране, у себя на родине, мужчина сталкивается с положением, когда девушка даже не посмотрит в твою сторону, если ты не набит деньгами. Вполне естественно, это тебя заводит и ты становишься каким-то полоумным.
– Ну, далеко не все такие, как эта… – успокоила его она, постукивая пальчиками по тыльной стороне его ладони. – Есть и порядочные женщины.
Они немного пообнимались под полотенцем – большего она ему ничего не позволила.
Солнце уже садилось. Они озябли, к тому же прежде неощутимый загар уже начинал жечь кожу. Они встали, стряхивая с себя прилипший песок, пошли по пляжу назад. Он чувствовал себя скверно, настроение упало. А она все щебетала о том, какой славный сегодня вечер, какие красивые волны на море, как весело кричат кружащие над головами чайки. Опираясь на его руку, она все сильнее сжимала ее. Они зашли в кафе отеля на деревянной эстакаде, чтобы поужинать, и в результате ему пришлось расстаться со своей последней пятеркой.
Он никак не мог придумать, о чем бы еще поговорить с ней, когда они на поезде возвращались домой. Они попрощались на углу ее улицы, потом, дойдя до Третьей авеню, он сел на поезд, идущий в верхнюю часть города. В вагоне после воскресных развлечений возвращалось множество молодых людей. Чарли все поглядывал по сторонам в надежде кого-нибудь подцепить, но из этого так ничего и не вышло. Он вошел в свою маленькую душную каморку с зелеными обоями, сразу почувствовал, что у него нет больше сил торчать здесь. Вышел, побродил по Второй и Третьей авеню. Одна женщина пристала к нему, но она была слишком толстой и слишком старой. Не годится! Он увидал красивую маленькую девушку-пампушку, увязался за ней и шел рядом довольно долго, но как только начал с ней заговаривать, она пригрозила позвать полицейского. Делать нечего. Он вернулся домой, принял сперва горячий, а потом холодный душ и залег в кровать. Всю ночь он не сомкнул глаз.
Всю следующую неделю Эвелин часто названивала ему, оставляла для него так много сообщений у дежурного, что клерк однажды отвел его в сторону и предупредил, что девушкам не полагается звонить сюда без дела, так как этот дом предоставляет кров лишь молодым людям с безупречной христианской репутацией.
Теперь он завел привычку пораньше смываться с работы, чтобы погулять с Эвелин, сводить ее куда-нибудь, и в конце июля мастер его прогнал. В любом случае рано или поздно это ему светило, ибо мастер очень переживал, что Чарли выигрывает в покер все больше и больше денег. Чарли уехал из Чаттертон-хаус, снял комнату в дешевых меблирашках на восточной стороне, на Пятнадцатой улице. Хозяйке он объяснил, что его жена работает за городом и поэтому может приезжать к нему лишь изредка. Та без лишних слов лишь набросила пару долларов к арендной плате, на том дело и кончилось. Теперь он целый день бездельничал в ожидании прихода Эвелин и пил дешевый противный джин из местного итальянского ресторанчика. Конечно, он чувствовал свою вину перед Полом, ему было перед ним неловко. Но, во-первых, тот не такой уж закадычный друг ему, а во-вторых, если бы он этого не сделал, то обязательно это сделал бы кто-то другой.
Эвелин, правда, слишком много болтала, и от ее трепа у него болела голова, но она, конечно, стильная, элегантная женщина, этого у нее не отнимешь, а в постели она была просто потрясающей. Лишь когда она начала поговаривать о разводе с Полом и о браке с ним, Чарли сразу же отрезвел и охладел к ней. Она, конечно, молодец, всегда щедро расплачивалась за их обеды и ланчи, когда накопленные им за работу в мастерской деньги кончились, но не мог же он потребовать от нее, чтобы она еще платила и за квартиру. Поэтому однажды рано утром в сентябре он съехал со своей квартирки и отнес свой чемодан в камеру хранения на Большом Центральном вокзале. В тот же день он зашел в Чаттертон-хаус, чтобы забрать свою почту, и там, в стопке писем, обнаружил послание от Эмиски.
В парке возле Публичной библиотеки он сел на скамью рядом с бродягами и, вытащив письмо из кармана, стал читать:
«Чарли, дорогой мой мальчик!
У тебя всегда было такое золотое сердце, и я уверена, что если бы ты знал, какое меня преследует невезение, то непременно помог бы мне. Прежде всего, я потеряла работу, а этим летом экономичное положение здесь очень плохое, никак не могу найти себе другую. К тому же я болела, пришлось отдать пятьдесят долларов врачу. Но с тех пор состояние моего здоровья не улучшилось, и мне пришлось снять со своего банковского счета все сбережения, и теперь все деньги уже истрачены. Моя семья, конечно, и палец о палец не ударит, потому что они наслышались обо мне всяких чудовищных россказней, таких глупых, что и опровергать их не стоит. На этой неделе мне позарез нужны десять долларов, иначе моя хозяйка выставит меня на улицу, и я не знаю, что со мной будет в таком случае. Я знаю только одно: я ничем не заслужила такого несчастья. Ах, как мне хочется, чтобы ты был рядом, чтобы обнял меня своими сильными руками, как ты умеешь это делать. Ведь ты любил свою маленькую бедняжку Эмиску. Ради памяти о твоей матери, не мог бы ты мне выслать десятку спецдоставкой, чтобы деньги пришли вовремя. Иногда мне кажется, что лучше всего включить газ на кухне и разом покончить со всем. Слезы льются у меня из глаз и застилают взор, все, что я пишу, расплывается на бумаге.
