Она на цыпочках подошла к нему. Его голова лежала между подушкой и стеной. Рот широко открыт. Искаженное лицо с черной щетиной на щеках посинело, как У задушенного, глаза открыты. Он был мертв – это не вызывало сомнений.
Мэри тихо подошла к телефону, позвонила в «скорую», сообщила, что доктора Френча хватил удар. Она еще не успела отойти от аппарата, как услыхала завывание сирены кареты скорой помощи. Врач в белом халате вошел в смотровую. По-видимому, она на несколько секунд отключилась, потому что, когда пришла в себя, ее везли в большом автомобиле в «Бродмур». Войдя в свой номер, она на ключ заперла за собой двери. Легла на кровать, заплакала. Ночью позвонила матери по телефону.
– Мама, прошу тебя, я не желаю никого видеть. Я не пойду на похороны. Немедленно возвращаюсь в колледж.
Мать по этому поводу закатила ужасный скандал, но Мэри старалась не слушать ее обидных слов. Наконец, на следующее утро та дала ей сто долларов и разрешила уехать. Она так и не помнила, поцеловала ли она мать на прощание или нет. Она одна пошла на вокзал и просидела там в зале ожидания часа два, так как поезд, отправлявшийся на Восток, запаздывал. Она вообще сейчас ничего не чувствовала. Но, как это ни странно, видела все вокруг в необычно сочных цветах – яркий солнечный день, подвижные разгоряченные лица людей, сидевших в зале ожидания, пестрые обложки журналов на прилавках киосков. Она сидела в пульмановском вагоне, глядя на снег, на порыжевшую траву, на заброшенные земли с красноватой почвой, на заборы из проволоки, загоны для скота, железные резервуары для воды, маленькие станции, элеваторы, где хранится зерно, спортсменов на тренировке, с пунцовыми лицами, в перчатках и шапках с наушниками. Рано утром, проезжая через рабочий пригород перед самым Чикаго, она смотрела на мужчин, молодых и старых, с их прихваченными из дому свертками и баночками с обедом. Они толкались на перроне, ожидая своего поезда, чтобы ехать на работу. Лица их раскраснелись, задубели от холода раннего утра. Она внимательно изучала эти лица. Ей обязательно нужно было познакомиться с ними, с этими людьми, так как она остается в Чикаго и ни в какой колледж не поедет.
Камера-обскура (45)
в узкой желтой комнате-пенале журчит разговор под низким потолком и переплетаются кудрявые завитки сигаретного голубовато-серого дыма у носов за ушами под полями женских шляпок взгляды изогнутые брови меняющиеся конфигурации губ встряхивание челки мудрые я все знаю морщинки под глазами все зачищено приглажено скреплено соскоблено с помощью губной помады румян мыльного крема и бритв и образует определенный нужный рисунок
эта женщина с нежным теплым голосом которая ходит взад и вперед с гортанным смехом с чуть заброшенной назад головой с волнующими дразнящими взглядами часть пятичасовой драмы у каждого мужчины свой закуток
личность должна строго соответствовать выражению лица для облегчения опознания она прикалывает каждому из нас значок
за сегодня следует завтра
Спасибо но почему именно я? Заторможенный? Ну тогда гуд-бай старая поношенная брошенная на стул рядом шляпа лежит хранит верность у двери ее кто-то хватает
на улице звенящие как стаканы с коктейлями голоса глохнут
даже в этом старом каменном жилом доме перекрашенном в зеленый цвет со свечами отбрасывающими оранжевый отблеск слабый запах раствора извести он проникает в
Гринвич-виллидж
лестницы ведут вверх и вниз
ведут и через коридор разделенный именами над кнопками
звонков напоминая перепутанные не разобранные по полочкам жизни
на дождливую улицу с двухсторонним движением где такси шуршащие колесами заглушают звуки шагов прохожих бросают косой дрожащий свет на покатость влажной щеки на пару только что подведенных помадой губ сморщившуюся от холодного ветра шею на натруженную шишковатую руку и налившийся кровью глаз старика
улица с двухсторонним движением ведет к гудящей авеню откуда в ритме дождя и грохота машин открываются четыре направления (соленая во всех нас из-за океана фотоплазма ритмически пульсирует в клетках расширяется разделяется распадается на миллиарды разных других еще не отмеченных еще не названных так как они проскальзывают между пальцами меняющихся многочисленных жизней)
дрожит стрелка компаса
Мэри Френч
Вот уже несколько недель кряду сообщение на доске объявлений в коридоре Халл-хауса приковывало к себе внимание Мэри: «15 мая Д.-Г. Берроу прочтет лекцию на тему «Проблемы послевоенного восстановления». Это имя сверлило мозг, но она никак не могла его вспомнить, и только когда лектор вошел в аудиторию, она поняла, что это тот самый худощавый приятный и милый лектор с красной физиономией, который когда-то в Вассаре говорил им о том, что должен сделать рабочий класс их страны, чтобы покончить с войной. Тот же искренний, с дрожью голос, то же заикание в начале некоторых фраз, та же неформальная манера расхаживать взад и вперед по аудитории. Он так же, скрестив ноги, садился на стол рядом с графином воды. Когда их представили друг другу, она с удовольствием передала нужную ему информацию по поводу обеспечения рабочими местами бывших военнослужащих в районе Чикаго. На следующее утро Мэри ужасно разволновалась, когда ее позвали к телефону и она вдруг услыхала голос мистера Берроу. Он интересовался, не сможет ли она выделить ему часок своего времени сегодня днем, так как он получил заказ из Вашингтона с просьбой собрать кое-какую неофициальную информацию для одного бюро.
– Видите ли, я подумал, что только вы можете дать мне истинные, неискаженные сведения, ибо вы поддерживаете ежедневные контакты с этими людьми.
Она ответила, что с радостью сделает все необходимое для него, и они условились встретиться в пять часов в холле у большой аудитории.
В четыре она была уже готова. Она завилась, долго не могла решить, какое именно платье надеть и нужны ли ей на эту встречу очки. Этот Берроу такой милашка!
У них состоялась такая интересная беседа о положении безработных в регионе, которое никак не назовешь блестящим, что, когда мистер Берроу пригласил ее поужинать вместе с ним в маленьком итальянском ресторанчике на Петле, она тут же без всякого колебания ответила согласием, даже несмотря на то, что никуда не выходила с мужчиной вот уже три года, с того времени, как уехала из Колорадо-Спрингс после смерти отца. Порой ей казалось, что она знакома с этим Берроу много-много лет.
Тем не менее она была слегка удивлена, когда он привел ее в весьма подозрительное заведение с опилками на полу, где продавали спиртное и он, скорее всего, намеревался угостить ее коктейлем. Сам он выпил несколько коктейлей и заказал еще бутылку вина. От коктейлей она отказалась, но все же поцеживала красное, давно вышедшее из моды вино.
– Должен вам признаться, – говорил он, – что я достиг такого возраста, когда просто необходимо что-нибудь выпить для того, чтобы снять с мозга напряжение после работы и позволить себе немного расслабиться… Вот что мне нравится там, по ту сторону Атлантики… там люди при еде обязательно запивают ее вином… Они на самом деле знают, что такое искусство жить.
