Тони исчез за дверью. Невада поставила «Дивную крошку» и начала нервно ходить по комнате, переставляя стулья, поправляя растрепанную прическу.
– А, Джордж!.. Я думала, вы никогда не приедете… Здравствуйте, мистер Мак-Нийл! Не знаю почему, но я сегодня ужасно нервничаю. Мне казалось, что вы никогда не приедете. Давайте завтракать. Я очень голодна.
Джордж Болдуин положил котелок и тросточку на стол в углу.
– Что вы хотите, Гэс? – спросил он.
– Я всегда заказываю баранью котлету с жареной картошкой.
– А я буду есть бисквит с молоком – у меня желудок немножко не в порядке… Невада, соорудите мистеру Мак-Нийлу чего-нибудь выпить.
– А мне, Джордж, закажите жареного цыпленка и салат из омаров! – крикнула Невада из ванной комнаты, где колола лед.
– Она большая любительница омаров, – усмехнулся Болдуин, идя к телефону.
Невада вернулась из ванной комнаты с двумя стаканами на подносе; она накинула на плечи пурпурный с зелеными разводами шарф.
– Только мы с вами и будем пить, мистер Мак-Нийл… Джордж сидит на водичке. Ему доктор велел.
– Невада, пойдем потом в оперетку. Я хочу встряхнуться после всех моих дел.
– Я очень люблю утренние представления. А вы ничего не будете иметь против, если мы возьмем с собой Тони Хентера? Он звонил мне. Он очень одинок и хотел зайти сегодня после полудня. Он эту неделю не работает.
– Хорошо… Невада, вы извините нас, если мы немного поговорим о деле. Мы на минутку отойдем к окну. Как только завтрак будет готов, мы забудем о делах.
– Хорошо, я пока переоденусь.
– Садитесь сюда, Гэс.
Минуту они сидели молча, глядя в окно на леса строящегося напротив здания.
– Ну, Гэс, – неожиданно резко сказал Болдуин, – я решил принять участие в выборах!
– Великолепно, Джордж! Мы нуждаемся в таких людях, как вы.
– Я иду по списку реформистов.
– Вы с ума сошли!
– Я предпочитаю сказать вам об этом раньше, чем вы услышите стороной, Гэс.
– Кто же будет голосовать за вас?
– Ну, у меня крепкая поддержка… И пресса будет у меня хорошая.
– Пресса – чушь!.. У нас – избиратели… Черт возьми, если бы не я, ваша кандидатура на пост окружного прокурора вообще никогда бы не обсуждалась.
– Я знаю, вы всегда были мне другом, и надеюсь, что вы будете им и впредь.
– Я еще никого не предавал, Джордж. Но вы знаете, теперь ведь один лозунг: «давай – бери».
– Ну? – перебила их Невада, подходя к ним танцующими шажками; на ней было розовое шелковое платье. – Наговорились?
– Мы кончили, – проворчал Гэс. – Скажите, мисс Невада, откуда у вас это имя?
– Я родилась в Рено, штат Невада. Моя мать ездила туда, чтобы развестись, – там это легко. А я как раз тогда и родилась.
Анна Коген стоит за прилавком под вывеской «Лучшие сандвичи в Нью-Йорке». Ее ноги болят в остроносых туфлях на высоких каблуках.
– Ну, я думаю, скоро начнется, иначе у нас будет скверная торговля, – говорит продавец содовой воды рядом с ней; у него топорное лицо и выпирающий кадык. – Всегда так – публика налетает сразу.
– Можно подумать, что у всех появляются в одно и то же время одни и те же мысли.
Они глядят сквозь стеклянную перегородку на бесконечную вереницу людей, входящих и выходящих из туннеля подземной дороги. Вдруг она выскальзывает из-за прилавка и пробирается в душную кухню, где толстая пожилая женщина чистит плиту. В углу на гвозде висит зеркало. Анна достает из кармана пальто, висящего на вешалке, пудреницу и пудрит нос. На секунду она замирает с пуховкой в руке и смотрит на свое широкое лицо с челкой на лбу, с прямыми подстриженными волосами.
– Паршивая еврейка! – горько говорит она.
Она возвращается на свое место за прилавком и натыкается на управляющего – маленького жирного итальянца с лоснящейся лысиной.
– Вы только и делаете, что смотритесь целый день в зеркало. Очень хорошо… Вы уволены.
Она смотрит на его маслянистое лицо.
– Можно мне еще дослужить сегодня? – лепечет она.
Он кивает.
– Ну-ну, пошевеливайтесь, тут не институт красоты!
Она бежит на свое место за прилавок. Все стулья уже заняты. Девицы, конторские мальчики, серолицые бухгалтеры.
– Сандвич с цыпленком и чашку кофе.
– Сандвич с сыром и стакан сливок.
– Сандвич с яйцом и кофе.
– Чашку бульона.
Едят торопливо, не глядя друг на друга, уставив глаза в тарелки, в чашки. Позади сидящих ожидающие очереди проталкиваются ближе. Одни едят стоя, другие – повернувшись спиной к прилавку, глядя через стеклянную перегородку с надписью «яанчосукаЗ» на стремительный поток, льющийся из серо-зеленого мрака подземки.
– Ну, Джо, расскажите мне все подробно, – сказал Гэс Мак-Нийл, выпустив большой клуб дыма и откинувшись на спинку вертящегося стула. – Что это вы, ребята, затеваете в Флэтбуше?
О'Киф откашлялся и переступил с ноги на ногу.
– Видите ли, сэр, у нас там агитационный комитет.
– Я знаю… Но это не причина делать налет на вечеринку швейников, а?
– Я к нему не имел никакого касательства… Очень уж наши ребята злятся на пацифистов и на красных.
– Все эти шутки были хороши год тому назад… Общественные настроения меняются. Я вам скажу, Джо: здешняя публика сыта по горло героями войны.
– У нас сильная и гибкая организация.
– Знаю, знаю, Джо. Верю… Хотя я лично решил больше не нажимать на военную премию… Штат Нью-Йорк исполнил свой долг в отношении бывших солдат.
– Это верно.
– Эта премия означает новый налог на средних деловых людей и ничего больше. Довольно налогов!
– А наши ребята думают, что они кое-что получат.
– Всем нам казалось, что мы многое получим, и ничего мы не получили… Ради Бога, не говорите мне об этом… Джо, возьмите себе сигару из того ящика. Мне их прислал из Гаваны приятель с одним морским офицером.
– Спасибо, сэр.
– Берите, не стесняйтесь. Возьмите четыре, пять штук.
– Благодарю вас.
– Скажите, Джо, какой линии будут держаться ваши ребята на выборах мэра?
– Это зависит от того, как кто отнесется к нуждам бывших солдат.
– Слушайте, Джо. Вы – парень толковый…
– Будьте спокойны, сэр, все будет в порядке. Я с ними поговорю.
– Сколько их у вас там?
– Да около трехсот членов, и каждый день записываются новые… Мы вербуем их повсюду. Мы хотим устроить на Рождество танцы и кулачный бой в Арсенале, если достанем боксера.
