Наконец в барак, стряхивая воду со своего плаща, вошел старший сержант с серьезным, многозначительным выражением лица.
– Осмотр санитарных поясов! – закричал он. – Пусть все снимут свои пояса и положат их в ноги на нары, а сами станут во фронт с левой стороны.
Вдруг на другом конце барака появились лейтенант и доктор. Они медленно стали обходить нары и вытаскивать из поясов маленькие пакеты. Люди следили за ними уголками глаз. Осматривая пояса, офицеры непринужденно болтали, как будто были одни.
– Да, – сказал доктор, – на этот раз мы попались. Это проклятое наступление…
– Ну, зато уж мы покажем им себя, – сказал лейтенант, смеясь. – До сих пор у нас не было возможности сделать это.
– Гм, отложите-ка лучше этот пояс, лейтенант, и велите переменить его. Бывали вы уже на фронте?
– Нет, сэр.
– Гм, ладно. Вы иначе будете смотреть на вещи, когда побываете там, – сказал доктор.
Лейтенант нахмурился.
– В общем, лейтенант, ваша часть в отличном порядке. Вольно, ребята!
Доктор и лейтенант постояли минуту в дверях, поднимая воротники своих шинелей; затем они нырнули под дождь.
Через несколько минут вышел сержант.
– Ну, надевайте свои дождевики и стройтесь!
Они довольно долго простояли, выстроившись на дожде. День был свинцовый. Сплошные облака были чуть тронуты медью. Дождь хлестал им в лицо, заставляя щурить глаза. Фюзелли с беспокойством смотрел на сержанта. Наконец показался лейтенант.
– Смирно! – скомандовал сержант.
Сделали перекличку, и новый солдат пристроился на конце ряда, высокий человек с большими выпуклыми, телячьими глазами.
– Рядовой первого разряда Дэниел Фюзелли отчисляется и переводится в другую часть.
Фюзелли заметил удивление, появившееся на лицах солдат. Он бледно улыбнулся Мэдвиллу.
– Сержант, отведите людей на станцию!
– Правое плечо вперед! – закричал сержант. – Марш!
Рота замаршировала под проливным дождем. Фюзелли вернулся в барак, снял ранец и дождевик и вытер воду с лица.
Рельсы отливали золотом под ранним утренним солнцем, выступая над темно-пурпурным шлаком железнодорожного полотна. Глаза Фюзелли следили за колеей до того места, где она загибалась в выемку и где в ясном сиянии утра ярким оранжевым пятном горела мокрая глина.
Станционная платформа, на которой лужи от ночного дождя блестели, когда ветер подергивал их рябью, была пуста. Фюзелли начал шагать взад и вперед, засунув руки в карманы. Он был послан сюда, чтобы выгрузить припасы, прибывавшие с утренним поездом. Он чувствовал себя свободным и счастливым с тех пор, как переменил часть.
– Наконец-то, – говорил он себе, – у меня дело, на котором я смогу показать себя. – Он прогуливался взад и вперед, пронзительно насвистывая.
Поезд медленно подошел к станции. Паровоз остановился, чтобы набрать воды, буфера загремели вдоль цепи вагонов. Платформа вдруг наполнилась людьми в хаки, которые топали ногами, кричали и бегали взад и вперед.
– Куда отправляетесь, ребята? – спрашивал Фюзелли.
– На Ривьеру купаться! Разве не видишь? – прорычал кто-то.
Но Фюзелли заметил знакомое лицо. Он пожал руки двум загорелым молодцам, лица которых были перепачканы от долгой езды в товарных вагонах.
– Хелло, Крис! Хелло, Эндрюс! – воскликнул он. – Когда вы перебрались сюда?
– О, уже четыре месяца будет, – сказал Крис, черные глаза которого испытующе глядели на Фюзелли. – Я помню тебя – ты Фюзелли. Мы вместе были в учебном лагере. Помнишь его, Энди?
– Еще бы, – ответил Эндрюс.
– Как живешь?
– Недурно, – сказал Фюзелли. – Я здесь в оптическом отделении.
– Где это, к черту, будет?
– А вот тут как раз. – Фюзелли неопределенно указал на станцию.
– Мы около четырех месяцев обучались под Бордо, – сказал Эндрюс, – а теперь собираемся понюхать, чем там пахнет.
Просвистел свисток, и поезд тронулся, тяжело пыхтя. Облака белого пара окутали станционную платформу, по которой бежали солдаты, догоняя свои вагоны.
– Счастливо! – сказал Фюзелли.
Но Эндрюс и Крисфилд уже исчезли. Он увидел их еще раз, когда поезд прошел мимо, – два смуглых, запачканных грязью лица среди множества других таких же коричневых, перепачканных грязью лиц. Дым улетел, желтея в сияющем утреннем воздухе, и скоро последний вагон поезда исчез за изгибом поворота.
Пыль густо поднималась вокруг истрепанной метлы. Утро было темное, и в комнату, загроможденную белыми упаковочными ящиками, где подметал Фюзелли, проникало очень мало света. Время от времени он останавливался и опирался на свою метлу. Издали доносился шум сцепляемых поездов, крики и топот ног, маршировавших на учебном плацу. В здании, где работал Фюзелли, стояла тишина. Он продолжал мести, вспоминая свою роту, шагавшую под проливным дождем, и тех парней, с которыми он познакомился в учебном лагере в Америке, Эндрюса и Крисфилда, трясшихся теперь в товарном вагоне на фронт, туда, где приятелю Даниэльса разорвало надвое грудь осколком гранаты. А он-то писал домой, что произведен в капралы! Что теперь делать, когда придут письма, адресованные капралу Дэну Фюзелли? Отложив метлу, он вытер пыль с желтого стула и покрытого приказами стола, которые стояли посреди груд упаковочных ящиков. Где-то внизу хлопнула дверь, и на лестнице, ведущей в верхний этаж склада, раздались шаги. Маленький человечек с обезьяньим серовато-коричневым лицом, в очках, появился в комнате и выскочил из своей шинели, точно крошечная горошина из большого стручка.
Нашивки сержанта казались необыкновенно широкими и внушительными на его тоненькой руке. Он заворчал на Фюзелли, уселся за письменный стол и начал разбираться в приказах.
– Есть что-нибудь в почтовом ящике сегодня? – спросил он Фюзелли хриплым голосом.
– Все тут, сержант, – ответил Фюзелли.
Сержант снова стал рыться на столе.
– Вам нужно будет вымыть это окно, – сказал он после паузы, – доктор может приехать сюда каждую минуту. Нужно было еще вчера сделать это.
– Слушаюсь, – тупо ответил Фюзелли.
Он лениво направился через комнату, взял метлу и начал сметать сор вниз по лестнице. Пыль столбом поднималась вокруг, вызывая у него кашель. Он остановился и облокотился на метлу. Он думал о всех тех днях, которые протекли с того времени, как он в последний раз видел этих парней – Эндрюса и Крисфилда – в учебном лагере в Америке, и о всех днях, которые протекут еще в будущем. Он снова принялся мести, сметая пыль со ступеньки на ступеньку.
Фюзелли сидел в ногах своей койки. Он только что побрился. Было воскресное утро, и он собирался освободиться на этот день. Он вытер лицо о простыни и встал на ноги. Снаружи широкими серебристыми полосами лил дождь, оглушительно барабаня по просмоленному картону, из которого была сделана крыша барака.
