Крисфилд застал Эндрюса за стиркой рубахи у ручья, пробегавшего через развалины деревни против строений, в которых стоял отряд. Голубое небо с розовато-белыми облаками бросало на сверкающую воду синие, голубоватые и белые отблески. На дне можно было разглядеть пробитые шлемы и куски амуниции и жестяных банок, в которых когда-то было мясо. Эндрюс повернул голову – на носу у него был мазок грязи, на подбородке мыльная пена.
– Хелло, Крис! – сказал он, глядя ему в глаза своими блестящими голубыми глазами. – Как дела? – На его лбу появилась легкая тревожная морщинка.
– Две трети месячного жалованья и лишение отпусков! – сказал весело Крисфилд.
– Ну, дешево отделался!
– Гм, она сказали, что я хороший стрелок и все такое, так что на этот раз они меня отпускают.
Эндрюс снова начал скрести свою рубаху.
– Эта рубаха так загрязнилась, что я, кажется, никогда ее не отстираю, – сказал он.
– Проваливай-ка, Энди! Я выстираю ее. Ты на это не годишься.
– Черт возьми, нет, я хочу сам.
– Проваливай, говорят тебе.
– Ну, спасибо!
Эндрюс встал на ноги и вытер голой рукой грязь с носа.
– Не я буду, если не подстрелю этого ублюдка, – сказал Крисфилд, трудясь над рубахой.
– Не будь ослом, Крис.
– Вот тебе Бог, застрелю.
– Что за охота напрасно будоражить себя. История кончена. Ты, наверное, никогда больше и не увидишь его.
– Вовсе я не будоражусь… Я сделаю это непременно! – Он тщательно выжал рубаху и шлепнул ею Эндрюса по лицу. – Вот, получай! – сказал он.
– Ты славный парень, Крис, хотя ты и осел!
– Я слыхал, что нас отправят на позиции через день-другой.
– Тут, по дороге, до черта артиллерии прошло: французской, английской, всякой.
– Говорят, в Аргоннских лесах дым стоит коромыслом.
Они медленно пошли через дорогу. Мимо них со свистом промчался мотоциклист службы связи.
– Вот этим молодцам весело живется.
– Не думаю, чтобы кому-нибудь тут жилось весело.
– А офицерам?
– Ну, те слишком озабочены собственной важностью, чтобы веселиться по-настоящему.
Колючий, холодный дождь, точно хлыст, бил его по лицу. Вокруг было совершенно темно и тихо. Слышалось только шипение дождя в траве. Он напрягал зрение, чтобы разглядеть что-нибудь в темноте, пока перед глазами не заплясали красные и желтые круги. Он шел очень медленно и осторожно, бережно придерживая что-то под дождевым плащом. Он чувствовал себя полным странной, сдержанной ярости. Ему казалось, что он идет позади самого себя, шпионя за своими собственными поступками; и то, что он видел, наполняло его необычайной радостью, от которой ему хотелось петь.
Он повернулся так, что дождь стал хлестать его по щеке. Его волосы под шлемом были мокры от пота, который скатывался вниз вместе с дождем по его пылающему лицу. Пальцы его бережно сжимали гладкий предмет, который он держал в руке.
Он остановился и закрыл на минуту глаза. Сквозь свист дождя до него донесся звук человеческих голосов, разговаривавших в одной из хижин. Когда он закрыл глаза, перед ним встало белое лицо Андерсона с его небритым подбородком и бровями, сходившимися на переносице.
Вдруг он почувствовал перед собой стену дома. Он вытянул руку. Рука отдернулась назад, прикоснувшись к мокрой, просмоленной бумаге, точно дотронулась до чего-то мертвого. Осторожно ступая, он пошел вдоль стены. Он чувствовал себя так же, как на разведке в лесу. Ему приходили в голову те же фразы, что и тогда. Совершенно бессознательно в голове его всплыли слова: «обеспечьте демократии мир». Они действовали очень ободряюще. Он снова и снова повторял их про себя. В то же время его свободная рука очень осторожно возилась с засовом, который придерживал деревянный ставень за окном. Ставень чуть-чуть приоткрылся, громким скрипом заглушив на мгновение стук дождя по крыше хижины. Поток воды лился с крыши ему на лицо.
Вдруг луч света преобразил все, разрезав надвое темноту. Дождь заблестел, как бисерный занавес. Крисфилд заглянул в маленькую комнату, в которой горела лампа. За столом, покрытым печатными бланками разных размеров, сидел капрал, за ним была койка и груда амуниции. Капрал читал журнал. Крисфилд долго смотрел на него; пальцы его крепко сжимались вокруг гладкого предмета. В комнате больше никого не было.
Непонятный страх овладел Крисфилдом. Он шумно отошел от окна и распахнул дверь барака.
– Где сержант Андерсон? – спросил он, задыхаясь, у первого попавшегося ему солдата.
– Капрал тут, если у вас есть что-нибудь важное, – сказал солдат. – Андерсон уехал позавчера.
Крисфилд снова шел под дождем. Он хлестал его прямо по лицу, так что глаза его были полны воды. Крисфилд дрожал. Его охватил вдруг панический ужас. Гладкий предмет обжигал ему руки. Он напрягал слух, ожидая каждую минуту услышать взрыв. Он шел все быстрее и быстрее, шагая прямо по дороге, точно старался убежать от взрыва. Он споткнулся о кучу камня, машинально вытащил шнур из гранаты и отбросил ее далеко от себя.
Наступила минутная пауза.
Среди пшеничного поля вспыхнуло красное пламя. Он почувствовал на своих барабанных перепонках резкий разрыв. Крисфилд быстро зашагал под дождем. Позади себя в дверях хижины он слышал взволнованные голоса. Он продолжал идти, не обращая внимания. Дождь ослеплял его. Когда он вышел наконец в полосу света, то был так ошеломлен, что не мог разобрать, кто находится в винной лавке.
– Ах, будь я проклят, это Крис! – сказал голос Эндрюса.
Крисфилд, мигая, смахнул воду с ресниц. Эндрюс сидел за столом и писал; перед ними была куча бумаг и бутылка шампанского. Крисфилду казалось, что голос Эндрюса успокаивает его нервы. Ему хотелось, чтобы тот продолжал говорить не останавливаясь.
– Право, ты самый большой дуралей на свете, – продолжал Эндрюс тихим голосом. Он взял Крисфилда за руку и повел его в маленькую заднюю комнату, где стояла высокая кровать с коричневым покрывалом и большой кухонный стол, на котором виднелись остатки еды.
– В чем дело? Рука у тебя чертовски дрожит. Вот почему… Oh, pardon,
[40]
Кремпетт. Это мой друг… Ты знаком с Кремпетт, правда?
Он указал на молодую женщину, которая как раз вышла из-за кровати. У нее было вялое розовое лицо и под глазами лиловые круги, похожие на синяки от побоев. Волосы ее были растрепаны, грязное серое кисейное платье, наполовину расстегнутое, слабо сдерживало ее большую грудь и лишенную упругости фигуру. Крисфилд жадно смотрел на нее, чувствуя, как вся его ярость вспыхивает огнем желания.
– Что с тобой, Крис? Ты с ума сошел? Разве можно таким образом убегать из казарм?
– Послушай, Энди, отвяжись от меня. Я не твоей породы… Отвяжись!
