– В Париж.
– Ну, я тебе не попутчик. Рискованно.
– Но у меня там есть друзья. Я там могу достать денег.
– А вот у меня нет ни одного друга на всем свете… Я жалею, что не пошел в эту проклятую оккупационную армию.
– Чем ты занимался дома?
– Плотник.
– Но, чудак, с таким ремеслом ты повсюду можешь иметь заработок.
– Ты чертовски прав, мог бы, если бы мне не приходилось прятаться в норе, как кролику. Если бы я мог попасть в страну, где мог бы ходить свободно, как человек, я не попал бы в такое проклятое положение. Если армия когда-нибудь уйдет отсюда, а с ней вместе и военная полиция, я смогу заняться работой в каком-нибудь маленьком городишке. Я говорю довольно хорошо. Я мог бы жениться на французской девушке и стать настоящим лягушатником. После всего, чем меня угостили в армии, я не хочу больше иметь ничего общего с проклятой Америкой. Демократия! – Он отхаркался и сердито сплюнул на дорогу.
Они продолжали путь молча.
Эндрюс глядел на небо, выискивая среди сверкающего множества звезд знакомые созвездия.
– Почему ты не попробуешь пробраться в Испанию или Италию? – спросил он через некоторое время.
– Не знаю языка. Нет, я отправлюсь в Шотландию.
– А что ты там будешь делать?
– Почем я знаю! Буду жить, как сумею. Что может делать человек, когда он не смеет нос высунуть на улицу?
– Во всяком случае, ты чувствуешь, что можешь сам располагать собой! – пылко воскликнул Эндрюс.
– Подожди, пока не пробудешь месяца два в таком положения, мальчик, и ты будешь думать так же, как я… Армия – это ад, пока в ней находишься; но это ад в тысячу раз худший, если ты ушел из нее незаконным способом.
– Однако уже поздно…
– Надо найти стог сена для ночлега…
– Все было бы иначе, если бы у меня не было там друзей, – внезапно высказался Эндрюс.
– Спутался, видно, с девушкой? – спросил с иронией Эдди.
– Да. Дело в том, что мы очень хорошо ладили друг с другом, помимо всего остального.
Эдди фыркнул.
Они шли быстро и долго не говорили ни слова; шаги их звонко раздавались по твердой дороге, небесный купол сиял над их головами. Из канав раздавались пронзительные монотонные голоса жаб.
В первый раз за все эти месяцы Эндрюс почувствовал, как им овладевает радостная жажда приключений. Ритм трех зеленых всадников, который должен быть прелюдией к «Царице Савской», проносился в его голове.
– Но, Эдди, это удивительно. Ведь мы одни среди целого мира! – произнес он пылко.
– Подожди, – сказал Эдди.
Когда Эндрюс проходил мимо военного полицейского на вокзале Сен-Лазар, у него руки похолодели от страха. Полицейский не смотрел на него. Эндрюс стоял на многолюдном тротуаре недалеко от вокзала, уставившись глазами на зеркало в окне магазина. Небритый, в клетчатой кепке, надетой набекрень, и в бархатных панталонах, 0н был похож на молодого рабочего, который уже месяц не имеет работы.
– Да, одежда изменяет человека, – сказал он самому себе.
Он улыбнулся при мысли, как был бы шокирован Уолтерс, если бы его обрядили в этот смешной наряд, и стал не спеша бродить по улицам Парижа. Все звенело и суетилось здесь в это раннее утро, из каждого кафе несся аромат горячего кофе, а свежий хлеб дымился в окнах булочных. У него еще было в кармане три франка. В одной из боковых улиц запах жареного кофе привлек его в маленький бар. Несколько человек горячо обсуждали что-то на одном конце бара. Один из них обернул к нему красное лицо с усами, как из пакли, и сказал:
– А ты? Будешь бастовать первого мая?
– Я уже бастую! – ответил Эндрюс со смехом.
Человек заметил его акцент, проницательно посмотрел на него и вернулся к разговору, понизив голос. Эндрюс выпил свой кофе и оставил бар со стесненным сердцем. Он не мог удержаться, чтобы не оглядываться время от времени назад, – он хотел убедиться, что за ним не идут по пятам. На углу он остановился, сжав в кулак руку, и на секунду прислонился к стене дома.
– Что с твоими нервами? Что с твоими нервами? – говорил он самому себе.
Он сразу зашагал, полный горькой решимости не оборачиваться больше. Он пробовал занять свой ум различными планами. Нужно сообразить, что ему делать. Во-первых, он должен пойти в свою комнату и найти старого Гэнслоу и Уолтерса. Потом он пойдет к Женевьеве. Потом он будет работать, работать, забудет обо всем за работой, до тех пор пока армия не уйдет в Америку и на улице не будет больше военных. А что касается будущего, то что ему заботиться о будущем?
Когда он повернул за угол знакомой улицы, на которой была его комната, ему пришла в голову мысль: предположим, что он найдет жандарма, ожидающего его там. Он сердито отбросил ее и быстро зашагал по тротуару, Догоняя какого-то солдата, который шел тяжелой походкой по тому же направлению, засунув руки в карманы и опустив глаза в землю.
Эндрюс остановился, когда уже перегнал солдата, и обернулся. Человек поднял глаза. Это был Крисфилд.
Эндрюс протянул руку. Крисфилд с жаром схватил ее и долго тряс.
– Я думал, что это француз, Энди… Я думал, ты уволился. Боже, я так рад…
– Я очень рад, что похож на француза. Долго ты был в отпуске, Крис?
Две пуговицы спереди у мундира Крисфилда были оторваны; на лице были грязные полосы, а обмотки его были покрыты грязью. Он с серьезным выражением в глазах взглянул на Эндрюса и покачал головой.
– Нет. Я удрал, Энди, – сказал он глухим голосом.
– С каких пор?
– Уже две недели. Я расскажу тебе об этом, Энди. Я шел повидаться с тобой. Я совсем разорился.
– Ну ничего, завтра я достану денег… Я тоже не в армии.
– Что ты хочешь сказать?
– Я не уволен. Я покончил со всем. Я дезертировал.
– Проклятье! Любопытно, что мы с тобой оба это сделали. Но на кой черт ты это сделал?
– О, это очень длинная история, чтобы здесь рассказывать. Пойдем ко мне.
– Там могут быть люди. Был когда-нибудь у Ходи?
– Нет.
– Я там остановился. Там есть еще молодцы из наших… Ходя держит кабачок.
– Где это?
– Позади сада, знаешь, в котором животных показывают. Улица Пти-Жардэн, восемь.
– Смотри же, мы встретимся там с тобой завтра утром. Я принесу немного денег.
– Я буду ждать тебя, Энди, в девять. Но ты не попадешь туда без меня – Ходя очень боится штатских.
– Я думаю, было бы совершенно безопасно и тебе прийти в мою квартиру.
– Нет, теперь я хочу убраться к черту отсюда.
