Утро началось с яростного вскрика. На прощанье Мотя-Мотя укусил проводницу. Где достал, там и укусил. Поезд приехал в Одессу. Дети на руках родителей горько рыдали и тянули ручки вниз, никто не хотел уходить из вагона без Моти-Моти. Моти-Мотин папа нес чемоданы. Моти-Мотина мама держала сына за злополучный капюшон. Мотя-Мотя сучил ножками, бежал на месте, выбрасывал вперед руку и сквозь соску-пустышку в уголке рта орал: «На мойе! На мойе!»
– На мойе! – кричали дети на прощание сквозь слезы. – На мойе!
– Хотите, я его подержу? – предложила я Зине и безымянному папе Моти-Моти.
– Зачем? – заинтересованно спросил папа.
– Вы успеете добежать до канадской границы, – ответила я.
Огонек надежды блеснул и погас в глазах Зины и Моти-Мотиного папы.
– Аааа… Не, – обреченно отмахнулся безымянный папа. – Не успеем.
Я поняла, что они пытались. Догнал.
В этом году Черноморское побережье в районе Одессы буквально трясло. Вызывали дополнительные наряды милиции и охраны. Каждое утро над Ланжероном раздавалось звонкое «На мойе!». И эхом вторили дети на других одесских пляжах: «На мойе! На мойе! На мойе!..»
Она
Она вошла в вагон и сразу очень уютно поселилась, такая очаровательная дама средних лет, фальшивая блондинка с высокой уложенной прической и строгим учительским лицом. Сначала она, как это и бывает в поездах, присматривалась ко мне, покашливала, раскладывала какие-то буклеты, как бы невзначай поворачивая их ко мне так, чтобы я могла прочесть, что написано на обложке. Наконец, когда проводница принесла чай, дама решила, что самое время открыть карты. Ее звали Августина Олеговна.
– Вы куда едете?
– В коман… – рассеянно ответила я.
– В командировку. Я ви-и-ижу, – странно и прозрачно глядя сквозь меня, подхватила Августина Олеговна. – А как вас зовут?
– Мариан…
– Марианна. Да-да, я ви-и-ижу.
Лицо ее и вся фигура выражали: «Спроси меня, спроси, куда еду я. Ну?! Ну?! Спроси же немедленно!!!»
– А?..
– А я! – подхватила мой вопрос Августина Олеговна. – Еду! На форум! Форум расширения сознания.
В голосе ее сквозили превосходство и плохо скрываемая радость. Я с такими общалась, поэтому тут же заглотнула собственный язык – вот здесь, предупреждаю вас, надо быть очень осторожной, вот не надо ничего спрашивать – предупреждаю, не надо! – а зачем вам расширять сознание там, а что на форуме будет или а что потом… Нет-нет! Ни в коем случае. Надо тут же вставать, бежать мыть руки, потом к проводнику – и меняться на другое купе. А еще лучше – на другой вагон! Немедленно.
Я этого не сделала. В купе было на удивление чисто, светло и тепло. Я расслабилась и спросила: «А?..» И все! С этой секунды я провалилась куда-то в тягучее, нудное, пресное и серое, как кисель в пионерском лагере… Иногда я выныривала оттуда и пыталась что-то спросить или сказать: «А?..» Она движением руки останавливала меня: «Можете не говорить, я и так ви-и-ижу».
Наконец я взмолилась:
– Я спать хочу. У меня голова болит.
– Да-да, – в последний раз подтвердила волшебница, – я вижу, я все ви-и-ижу. Ложитесь, – разрешила она.
Словом, это была ужасная поездка. Августина Олеговна все во мне ви-и-идела – мои скрытые пока еще болезни, мое прошлое и мое будущее, загадочно хихикая, она на что-то такое намекала и таинственно умалчивала.
Прошло какое-то время, может, месяц или два. И вдруг я встретила Августину на нашей улице.
– А!..
– Не спрашиваю тебя ни о чем, – тут же застрекотала Августина, – все ви-и-ижу и знаю! Все ви-и-ижу – и твои успехи, и твои огорчения.
Она была, как всегда, полна энергии, весела и очень привлекательна. Правда, левая рука, зафиксированная шелковым платком, была в гипсе.
– А?..
– Ви-и-ижу, хочешь спросить, что с рукой? Перелом, – ответила Августина, вдруг поменяв свой величественный тон на бытовую кухонную скороговорку. – Слушай, тут такое было! Вечером, значит, шла с приема, жрать хотела, умирала просто, прям бежала бегом, а фонари-то в городе и не горят! Экономят, сволочи! Шла, шла, и камешек не разглядела под ногами. Ка-ак споткнусь, нога за ногу зацепилась! Не видно же ни черта! Совсем одурели! Двадцать первый век – на улице темно! Вот я и упала.
– Не уви-и-идели, значит? – вкрадчиво спросила я.
Лицо Августины вдруг окаменело, она отряхнулась и, обиженно поправив прическу здоровой рукой, ушла не попрощавшись…
Сапоги
– И ничего ведь тогда не было в магазинах. Ничего. А меня на симпозиум послали. Это было просто чудо. В Москву, меня, молодого, начинающего. Ну да, у меня были изобретения, были. А жена и теща стали ныть, мол, привези сапоги из ГУМа, привези. Мол, подруги говорили, что там есть один такой специальный армянский обувной магазин. Как-то он назывался… Короче, это была кооперативная мастерская, как сейчас говорят, хендмейд, но обувь была красивая и крепкая. Ну вот.
Я смотрю на них и думаю, а сапоги мне как, на себя мерить, что ли?
Хотя, если честно, у моей тещи нога в то время была больше моей на полразмера. А они подготовились – обрисовали ступни, вырезали, а теща… не поверите, она… Она ногу принесла! Гипсовую. Сказала, на! Вот на нее померяешь – как раз мой подъем, ширина, полнота и размер мой. Приятельница Дуся подарила. Она в магазине работала, где ткани. Там манекены в ткани заворачивали, драпировали, типа платье. И закрыли магазин. Зарплату не платили. Тогда Дуся от злости манекен утащила домой, чтобы на огород поставить вместо чучела. И вчера мы померили на него мои сапоги и Дусины сапоги – как раз. Так полдня ногу ей – этому манекену отпиливали, чтобы тебе задачу облегчить. За это Дуся тоже просила ей сапоги взять. В том армянском магазине.
И как я мог возразить. Я не мог. Взял я ступни и эту ногу, поехал. А настроения же вообще нету никакого. Я ж ученый! Изобретатель. В костюме, галстуке. Там же полно иностранных ученых. Может, изобретение у меня купят. А я с этой ногой. Уже ни симпозиума не надо, ничего. Потому что все время думаю, что надо теще с женой сапоги идти покупать. И Дусе.
А там коллега был один, сам из Одессы. Со мной в одном номере. Как ученый – так себе, теоретик. Но он – общительный. И бойкий. На заседания почти не ходил. По магазинам бегал, что-то доставал, покупал, договаривался. Так он заметил, что я – ну никакой совсем. Он говорит, друг, коллега, ты чего? А мне даже стыдно признаться, но один день остался до отъезда, как мне домой с пустыми руками. Без сапог. Я покопался в чемодане и вытаскиваю. Ногу тещину. И следы. Жуть какая-то. Объясняю все. А он мне – что за дела, пошли, все купим. Заодно и пива выпьем с рыбкой.
Пошли мы в ГУМ. Какой парень оказался, а?! Со всеми продавщицами перезнакомился, с кем про погоду, с кем про здоровье, с кем про любовь. Вешалок нам надарили, ну плечиков. Всяких пакетов. Тогда ж не было. И наконец в обувной магазин пришли. Он достает ногу и следы. Спрашивает, как зовут тебя, друг? – это продавцу. А тот сидит кислый, съежился. Холодно. А он же человек южный. Скучно ему. Он тихо, мол, Сурен зовут.
