Как жаль нам было улетать из Еревана! И как хотелось нам побыстрей прилететь домой, чтобы рассказать обо всем, что мы увидели и услышали!
В каком-то интервью меня спросили: о чем бы вы хотели написать следующую книгу? И я ответила не задумываясь, что мечтаю куда-нибудь поехать и написать книгу-путешествие. И вот судьба моя благосклонная услышала это и тут же начала делать мне подарки: меня стали приглашать то туда, то сюда, то далеко, то поблизости. И когда я начинала капризничать, мол, куда ехать, там ведь жарко (там ведь холодно), это же тяжело и хлопотно, у меня нет времени – дела или проблемы, как же я все брошу и поеду, судьба как будто говорила:
– Стоп, в чем дело? Не ты ли хотела, не ты ли сама просила? А ну-ка давай собирай свой клетчатый саквояж, пока не опоздала, и лети давай! А потом я усажу тебя за компьютер, и ты будешь про все это писать. Будешь?
– Буду, – отвечаю я тихо и согласно, – непременно буду.
* * *
Самолет наконец приземлился в Одессе. Все вскочили, чтобы побыстрей выйти, и заполнили узкий проход между креслами и топтались там нетерпеливо. А я замешкалась, и меня спросили:
– Вы выходите?
И я рассмеялась (в четыре утра) и ответила, что нет, на этой остановке я не выхожу. И тут вдруг музыканты, трио Петухова, заерзало, заквохтало озабоченно, оказывается, с полки для ручной клади исчез кофр руководителя джазового трио, самого пианиста Петухова. И нежный Петухов поник головой и стал думать о грустном.
– Н-да… Слетал в Армению. Нормально слетал.
И вот мы брели потихоньку к выходу, выбрались на трап, вошли в автобус. И стоим. И Петухов стоит такой красивый, худой, длинный и печальный, как Пьеро. И все вокруг ему шепотом:
– А может, кто-то взял?
Петухов кивает:
– Да, кто-то взял.
– Может, надо спросить?
– Да, – обреченно кивает Петухов, – надо спросить.
Стоим. И одна женщина хорошенькая с сыном-подростком говорит громко в никуда:
– Поехали, а?
И я думаю, что водитель услышит это вот довольно суровое «Поехали» и поедет. И Петухов останется без кофра. А там, наверное, таксидо, в котором он сидел за роялем в «Меццо», щетка зубная, трусы с зайцами (нет, ну я не уверена, я так предполагаю, ну, может, не с зайцами, с котиками), носки, сувениры там. И армянский коньяк из дьюти-фри.
Я вижу, что все вокруг молчат, и трио Петухова жмется вокруг него и тоже сочувственно молчит, мол, проворонил ты, дядя, вещички свои. Я набираю воздуху полные легкие и обращаюсь к пассажирам автобуса:
– Дамы и господа! Вы сами местные. Все – одесситы. Все прилетели из Еревана. Кто-то по рассеянности уволок чемоданчик наших музыкантов. А там таксидо, щетка зубная, трусы с… этими… да? – спрашиваю Петухова, и он неопределенно кивает, – и сувениры. – Про коньяк из дьюти-фри я умолчала, а вдруг кофр сперли именно из-за армянского коньяка.
И в самом хвосте автобуса красивый гладколицый мужчина, бодрый, как будто и не ночь сейчас (вернее, раннее утро), отозвался:
– Ой! Наверное, это мы.
И передал кофр Петухову.
Горестное выражение лица Петухова абсолютно не изменилось. Он просто кивнул. И мы поехали. Я подумала, что, наверное, Петухову все равно, есть у него носки, нет у него носков – главное, есть музыка, которая звучит сейчас у него в голове. Потому что Петухов – талантливый джазмен и композитор. Так что, думаю, за спасение его кофра искренне мне была бы благодарна только его мама. Представляю, сколько всего рассеянный, весь в себе Петухов уже беспечно растерял и рассеял по свету, сосредоточенно импровизируя или слушая и запоминая музыку у себя в голове.
О-хо-хо! Что б они все без меня делали, все эти гении: ведь я, не преувеличивая, практически как человек-паук. И не в смысле, что могу вырабатывать паутину в промышленных количествах, а в смысле – прибегаю по первому зову, спасаю, ищу и нахожу.
* * *
Мы думали, что уже давно попрощались с эпохой добропорядочных отношений в семье, где глубоко, всем сердцем уважают старость, помогают молодости, обожают детей и все держатся вместе и дружно. А вот и нет!
Нужно всего лишь перелететь через ущелье, выдержать серьезную болтанку, сесть в аэропорту Звартнотц. И вы все это увидите воочию. В городе Ереване, столице Армении. Планеты Армении…
P. S. Я заканчивала эту повесть, и вдруг позвонил Алеша. Алеша Ботвинов.
– Мааальчик! – закричал он в трубку оглушительно. – Три восемьсот, пятьдесят два сантиметра! Мальчик родился! У нас мальчик!
Когда я чуть перевела дух, порыдала от радости и еще поплакала от счастья, когда выяснила все подробности о самочувствии Леночки, нашего мальчика, самого Алеши и всех бабушек и дедушек, я как названная Алешина мать (названная, если читатель забыл, в ереванском отеле) потребовала, чтобы к моему приезду наш мальчик уже прилично играл на рояле. В белой рубашечке и галстуке-бабочке. Бархатном. А приеду я – с угрозой произнесла я – скоро, через месяц.
Я тут же стала обзванивать наших друзей. И одним из первых, кому позвонила, был Меэйлис Кубитс. Конечно, Меэйлис! Он ведь должен знать, что родился наш мальчик, что нашего полку прибыло.
