Народ зашикал.
– Молчу, – улыбнулся я. – До смерти хочется дослушать до конца эту леденящую кровь историю!
– Итак, пока мои одноклассники наслаждались репродукциями картин Рафаэля и Микеланджело, я собирал «фауну»: марки с изображениями животных. На этом-то меня и подловил один одноклассник – твой тезка, кстати, Резвей, – и заманил в этот самый кружок. «Только в кружке, – говорил Серега, – ты сможешь купить любую “фауну”! Даже кубинские марки!» Безмерно впечатленный такой перспективой, я тут же согласился. Кубинские марки были самыми клевыми – это вам любой советский школьник эпохи заката советской империи подтвердил бы!
В кружке меня постигло разочарование. Я и не знал, что для марок есть специальные альбомы, и раньше просто тупо наклеивал их в альбом для рисования.
Короче, после первого посещения кружка я выклянчил у родителей денег на альбом для марок, который называется кляссер. Почему-то при слове «кляссер» мы ржали, а со временем оно стало у нас оскорбительным. Так что Лева Натансон неслучайно стал «Кляссером», но это отдельная история.
За альбомом мы с корешем поехали в ту самую «Филателию» на другом конце города. Район этот у нас пользовался дурной славой. Местная шпана считала своим долгом допросить каждого чужого пацана на предмет принадлежности к району и в случае несоответствия так отделать, чтобы приезжать к ним было неповадно. Но у нас ходили легенды: если сказать, что ты знаешь Мишу Кривого, то тебя отпустят. Не знаю почему, но один раз, когда Серега поехал за свежей «живописью», его отбуцкали так, что ему никакой Миша Кривой не помог. Мало того, после слов «Я знаю Мишу Кривого!» его стали бить с еще большим остервенением. Наверное, этот Миша Кривой был каким-то уродом.
Но в тот раз нам повезло и альбом я купил без приключений.
Так началась моя карьера филателиста.
А через некоторое время наш тренер объявил, что пора готовиться к городской выставке филателистов. Тренером мы его называли, потому что он вел еще секцию бокса, и многие из нас ходили к нему и туда.
На идею участвовать в выставке не повелся никто, это оказался тот еще геморрой. Надо было купить специальные выставочные листы, грамотно расположить там марки определенной тематики в клеммташах – это такие пленочные карманы для марок – и все аккуратно подписать.
Ключевое слово во всем этом – аккуратно. Печатными буквами прямо писать я не умел тогда, маленький был еще. А тренер, зараза, сказал, что это ерунда, можно под трафарет делать пояснительные подписи. И вообще, если, мол, я одержу победу на городской выставке, меня наградят путевкой в «Артек».
На слово «Артек» у нас, пионеров, тогда была такая же реакция, как сейчас у школоты на какую-нибудь Меган Фокс.
В общем, развели меня и еще нескольких пацанов, включая Серегу, на участие в этой выставке. У них там тоже какой-то свой план был: обязательная норма участников.
Тренер отговорил меня делать выставку про животных: «Это избитая тема, Саша». Взамен предложил тему «Владимир Ильич Ленин в зеркале мировой филателии».
Вот это была жесть. Черт с марками-то, их было много тогда с Лениным. А вот подписи! Под каждой маркой надо было зафигачить познавательную подпись. А какая подпись может быть, если марок – триста и на всех один и тот же человек?! Пришлось идти в библиотеку и брать книги о Ленине.
Дальше я уже фантазировал. Скажем, стоит Ленин на броневике. Моя подпись: «В. И. Ленин на Финляндском вокзале». А вот еще один Ленин на броневике. Подписываю: «В. И. Ленин в Варшаве». Благодаря моим познаниям в географии Владимир Ильич побывал везде. Судя по моим пояснительным подписям, В. И. Ленин проводил агитацию мирового пролетариата даже в Австралии.
Короче, я одержал безоговорочную победу на выставке. Мне выдали диплом и сказали: «Готовься, Саша, к “Артеку”».
Я очень обрадовался и всем об этом рассказал. Девчонки хотели со мной дружить, а Серега кипел от зависти.
В общем, пару недель я ходил в героях.
А потом Союз развалился, и ни о каком «Артеке» речи быть не могло, – грустно закончил Саня.
– Александр Витальевич… – обратился Костя к нему. – Можно, я вас Кляссером буду называть?..
* * *
Из офиса пошли пешком. Метро уже закрыто, а нам нужно было заглянуть в ночной магазин и взять алкоголь: решили посидеть у меня. Нормального человеческого общения Михе не хватало, как и мне. С нами увязался Гараян, которого бросила жена и которому тоже хотелось общения. Кроме того, вечерний моцион, как он заявил, очень полезен для сброса веса.
– А что, очень даже душевно посидели, – тяжело дыша, заметил Миха. – Как считаете?
– Вполне, мне понравилось, – ответил я. – А тебе, Левон?
Я оглянулся и увидел, что Левон отстал шагов на десять. Я остановился.
– Сережа, Миша, давайте помедленнее пойдем, – попросил он. – Я устал.
– Может, лучше такси возьмем? – предложил Миха, который тоже страдал лишним весом и одышкой.
– Хорошо, жирдяи, уговорили, – засмеялся я. – Вот вам и вечерний моцион!
Я поднял руку, голосуя, и возле нас резко притормозила разбитая вершина российского автопрома с ягодным названием. Впрочем, нас это не смутило: Гараян лихо нырнул в салон рядом с водителем, мы с Михой расположились на заднем сиденье.
Я сказал бомбиле, молодому парню интеллигентного вида, в очках, куда ехать, попросив притормозить возле любого открытого продуктового магазина. В магазине закупились, потом вернулись в машину и поехали ко мне.
Некоторое время ехали в молчании, а потом Миха спросил:
– Левон, а чего с женой-то?
Гараян прокашлялся, открыл окно, закурил, предварительно знаком спросив разрешения у водителя.
Потом ответил:
– Поссорились.
– Опять? – не удивился Миха.
Жена у Гараяна была молодая, шебутная и дерзкая. Уходила она от мужа регулярно, но каждый раз Левон ее возвращал: сначала обижался, грозил разводом, потом отходил, переживал, горевал и шел на поклон, сдаваться на ее условиях.
– Опять, – согласился Левон.
– Из-за чего?
– Она спросила: «Ты меня любишь?» Я ответил: «Конечно!»
– И?
– Да так вот, слово за слово – поругались, она дверью хлопнула и к маме уехала.
Мы с Михой заржали.
Отсмеявшись, я сказал:
– Плюнь! Сколько раз ссорились-то? Вернется!
– Так она возвращается, если я прилагаю усилия, понимаешь, Сережа? А я вот думаю: если я не буду ее возвращать, она вернется?
– Конечно, вернется, – заявил я. – Вернется же, Миха?
Миха промычал что-то утвердительное.
– Да вам-то откуда знать? – воскликнул Гараян. – У вас-то и девушек, наверное, не было никогда!
