Гараян был взволнован, а в речи сильнее проявлялся кавказский акцент, который обычно незаметен. И я понял, что и ему эта тема близка, и он тоже об этом думал.
– Счастье перерастает в депрессии? – удивился Миха.
– Да, Миша! Счастье становится для тебя обычным состоянием, и, только когда жизнь подкидывает ворох конфет, горьких и отвратительных на вкус, ты понимаешь, что счастье-то было рядом, просто ты его не замечал! Поэтому никакие неприятности не могут добить меня: я знаю, что в любом случае черную полосу сменит белая!
Гараян глубоко вздохнул, выпил залпом водку и закусил помидором.
– А я боюсь белых полос, когда все гладко, хорошо и даже замечательно! – заметил Миха, разливая водку. – Всему этому рано или поздно приходит конец, а ожидание неприятностей всегда мучительнее самих неприятностей.
– Так что же делать, раз все так хреново? – спросил я. – И счастье вам плохо, и несчастье – каторга!
– Жить! – воскликнул Левон, второй раз за минуту поднимая рюмку. – Выпьем!
Остаток ночи мы пили, рассказывали истории, травили байки, обсуждали коллег, говорили обо всем, о чем говорят мужчины под тридцать и чуть за тридцать: о жизни, об увлечениях, о женщинах. Потом о работе, о студенческих годах и снова о женщинах. И только под утро, когда начало светать, ребята, вызвав такси, собрались по домам.
Перед тем как лечь спать, я проверил, остались ли сигареты: в пачке было еще две. Одну я выкурил, не переживая о том, что на утро не останется.
Лежа в постели, я размышлял: как же хорошо вот так, как сегодня, посидеть с друзьями. Мог ли я еще утром назвать Гараяна с Михой друзьями? Сомневаюсь. Здорово общаться с близкими тебе по духу людьми, слушать чужие и рассказывать свои жизненные истории, чувствовать искренний интерес к себе! То, как повел себя Левон в ситуации с Васей и его корешами, для меня стало откровением! Кто бы мог подумать, что наш толстый, немного инфантильный копирайтер, так жалко переживающий ссоры с женой, тот самый Гараян, который даже не может соблюдать диету и контролировать свой вес, поведет себя именно так? Да еще и обвинит меня самого в инфантильности, взглянув на мою книжную полку?!
Я долго не мог уснуть, размышляя о том, что такие вроде бы обычные вещи, как дружеские посиделки, делают нашу жизнь осмысленнее и лучше.
Есть маленькие радости жизни, которые я никогда не променял бы на одно большое счастье. Это радость гола в футболе – неважно, сам ли ты его забил, или твоя любимая команда; это когда рано-рано утром, сидя на берегу маленькой речушки с удочкой в руках, ты наблюдаешь восход солнца и неугомонную стрекозу, пытающуюся сесть на кончик удилища; это радость предвкушения встречи с девушкой, которая тебе нравится; это радость от дружеских посиделок за кружкой пива или чего покрепче, когда в какой-то момент ты понимаешь, как близки тебе все эти люди и как же, черт возьми, приятно быть с ними! Это радость предвкушения похода на концерт любимой группы или в кинотеатр; радость от того, что вечером после работы ты уединишься с интересной книгой или новым фильмом… Радость от того, что сегодня пятница и впереди выходные, и радость от того, что на дворе начало мая, впереди целое лето, а на улице все зеленеет, цветет и теплеет. Зимняя радость от того, что ты забрался под одеяло, а за окном вьюга, и летняя радость от заледеневшей бутылки пива после долгого жаркого дня.
И еще тысячу раз по столько же радостей. И ради этого стоит жить!
Глава 8
Дым сигарет
Мне приснился сосед Вася, внезапно разбогатевший, бросивший пить и вернувший мне долг; взрослый Саня Бородаенко, пытающийся выменять у меня кубинские марки; Левон Гараян, почему-то в облике Тома Бомбадила
[9]
; и Леха с отросшей белой бородой и посохом в руке, похожий на Гэндальфа в молодости. Образы чередовались, места действия тоже, пока внезапно я не оказался в лесу.
Я обнаружил себя под большим деревом, с которого опали почти все листья. Я был ранен орочьей стрелой и окружен волколаками. На одном из них сидел урукхай, чертами лица смахивавший на Костю Панченко, и гнусно ухмылялся.
Внезапно все исчезло, и я оказался во дворе родительского дома. «Сынок, обедать!» – крикнула мама из окна.
Я побежал домой, но путь мне преградил Кепочка. От неожиданности я споткнулся и упал. Кепочка протянул мне руку и тепло улыбнулся. Во рту у него сверкнула стальная фикса. Я, не вставая, зачем-то пожал ему руку, но он резко дернул, так что на ногах я оказался с ним лицом к лицу. Кепочка затянулся сигареткой, выдохнул мне в лицо зеленый сладковатый дым, показал большой палец и превратился в Лидку Фрайбергер.
Она притянула меня к себе, и мы слились в каком-то неестественном похотливом поцелуе: мне казалось, что ее губы повсюду и она касалась ими, кусала и целовала одновременно все мое тело.
Я не заметил, как нас окружил пчелиный рой. Пчелы зло жужжали, отвлекали, ползали по мне, я пытался отмахиваться, мне нужно было еще немного…
…И проснулся. Перед тем как лечь спать, я включил беззвучный режим, но какой-то настырный чудак пытался дозвониться так упорно, что разбудил меня непрекращающейся вибрацией под подушкой. Я вытащил его, посмотрел на экран, сфокусировал взгляд и увидел, что звонит Леха.
Прокашлявшись, ответил:
– Кх… Алло.
– Резвей, спишь, что ли? Обед скоро, а ты спишь? Гулял всю ночь? – Лехин бодрый и жесткий голос вбивал в мою и без того раскалывавшуюся голову слова, как гвозди.
– Да не… Так… С коллегами посидели после работы… – слова давались мне тяжело, рот был наполнен какой-то отвратительной клейкой массой, мокротой, я еле разлеплял губы. В горле першило. Тело казалось таким истерзанным, словно волколаки все-таки добрались до меня. Я тяжело закашлялся.
– Да уж… Вляпался же… – сказал Леха и замолчал.
– Кто вляпался? Куда? – не понял я.
– Забудь. Короче. Вставай, умывайся, прими контрастный душ. Далее. Выпей минералки – литр, не меньше. Нет ее – обычной воды. Прими аспирин. Не кури, не похмеляйся. Приведешь себя в порядок – позвони. Сорок минут тебе на все. До связи.
Леха отключился. От яркого света в комнате резало глаза, так что я встал и зашторил окна. Потом добрел до холодильника, выдул полбутылки минеральной воды, прикинув, что на душ и прочее мне хватит и двадцати минут, лег в постель, даже не думая спать, а так, просто полежать, дать передышку ломящим костям и мышцам. Прикрыл глаза и не заметил, как снова уснул.
В этот раз сны были быстрые, сменяли друг друга. Снились какие-то кошмары, неприятные ситуации, в которые я влипал раз за разом. Спал я беспокойно: разметал подушки, простыни, скинул одеяло на пол, сильно вспотел – так что, когда проснулся, чувствовал себя еще хуже. В комнате было темно, постель и подушка – мокрые, стоял тяжелый перегарный дух. А больше всего мне было тяжко от осознания того, что я не послушал Леху.
