Выпорхнув на сцену, балерина Настасья Кшесинская присела в изящном книксене. Оглядев круглые столики (каждый – на двух человек), она не увидела лиц гостей – везде красовались черные и красные маски, арлекины, шуты с колокольчиками, ангелы с картонными крыльями и бесы с изящными рожками, приклеенными к голове. Костюмированный бал, а то! Прокричав заученные слова приветствия, Кшесинская плавно взлетела в воздух и с грохотом приземлилась на каблуки – зал яростно зааплодировал.
– Ах, какая красавица! Божий талант, – умилилась сидящая в третьем ряду дама в красной маске, рассматривая фуэте в черепаховый лорнет.
– Да будет вам, милочка, – презрительно отозвалась ее соседка в черной маске, вооружившись антикварным лорнетом из слоновой кости. – Балерина как балерина, ничего особенного. Другое дело, что сейчас скандал может из любой сделать звезду: тем паче ежели смазлива.
– Не соглашусь с вами, графиня, – красная маска отпила из бокала глоток крымского шампанского. – Талант у нее в прабабушку, очевидно. Ах, как, говорят, при императоре Николаше танцевала в Зимнем дворце Малечка Кшесинская! Это было нечто совершенно бесподобное, феерическое!
– Феерическое? – фыркнула черная маска. – Малечка-то в первую очередь прославилась тем, что спала сразу с двумя великими князьями, в том числе и с будущим царьком Николашей. Мне думается, это и повлияло на ее карьеру.
– Вы хотите сказать, Настасья имеет в любовниках кого-то из великих князей? – ужаснулась красная маска, едва не выронив свой черепаховый лорнет.
– Боже упаси, – успокоила ее черная маска. – Какие сейчас великие князья, сударыня? Это мелочь пузатая, они максимум в «Аэрофлоте» работают. Ни влияния, ни нормального бабла. Чтобы иметь финансовую поддержку, с великими князьями спать уже давно не модно. Тут необходимо делить постельку с купцом первой гильдии: Шустов, Морозов, Смирнов тоже подойдет – водку-то у нас народец потребляет еще больше меда. Тогда и раскрутку по телевидению сделают, и газетки напишут-с.
Кшесинская сделала пару замысловатых пируэтов на сцене, лихо крутанувшись в воздухе: каблук туфли едва не задел микрофон. Послышались восхищенные вздохи мужчин, завистливое сопение женщин и звон хрустальных бокалов с шампанским. Черная маска, не сдержавшись, нарочито фыркнула еще раз, поддев на вилку ломтик сочного ананаса.
– Вы думаете, эти господа пришли приобщиться к высокому искусству? – показала она вилкой на жандармского полковника, с удовольствием рассматривающего сцену в артиллерийский бинокль. – Да ничего подобного. Они явились глянуть на полуголую брюнетку с классными сиськами, которая высоко прыгает, позволяя рассмотреть снизу свои прозрачные панталоны.
– Вот блядь, – расстроилась красная маска, залпом выпивая бокал. – Последнее настроение вы мне угробили, сударыня. Вечно вам обосрать все надо. Дайте Кшесинскую досмотреть, а? Трахается она с кем-то, не трахается – какая разница. Хоть с Абрамовичем – мне это по барабану, ваше сиятельство.
– С Абрамовичем я бы и сама трахнулась, – мечтательно сообщила черная маска. – Говорят, он потом дарит любовнице яхту или подводную лодку. Подводная лодка мне б точно сгодилась: выкрасила бы ее в желтый цвет и сдавала на выходные фанатам «битлов». Вы ж знаете моего мужа – заядлый игрок-с, никаких денег не хватает. Начинал с баккара, а теперь вкупе с камер-юнкером Месхиевым трется у игровых автоматов в метро, у прохожих гроши клянчит. Куда только государь смотрит, хочу я спросить?
Отставив бокал, красная маска вновь поднесла к глазам черепаховый лорнет, делая вид, что не слышала последних слов надоевшей собеседницы. Официанты (также в масках) скользили между столами, подливая крымское шампанское, включенное в цену билета. Чувствовалось – вечер в разгаре.
– И вообще, – заметила красная маска, глядя через хрусталь на прыжки Кшесинской. – Я лично, сударыня, против сисек ничего не имею. Нашей империи уже давно нужна революция – но не политическая, а сексуальная!
Она икнула, вновь залпом выпив шампанское. Ее щеки раскраснелись.
– Мне кажется, милочка, – сказала красная маска нараспев, – что и бунт в семнадцатом году произошел из-за нашего блядского ханжества. Почитайте тогдашних поэтов – типа Северянина: в каждой строчке у них «глаза» да «глаза». Словно, кроме этого, сексуальной женщине и показать больше нечего! Проще надо быть, XXI век на дворе, а мы все жеманимся, считаем, что стринги дворянкам носить неприлично. Вон у нас на корпоративе в офисе княгиня Белосельская перебрала ликера и плясала в одних трусах на столе под Тимотэ. Только раздевшись догола, женщина может стать самой собой.
Черная маска в ужасе захлебнулась шампанским – на этот раз заглохла уже она. Номер Кшесинской между тем закончился – спев что-то попсово-веселенькое, она собрала внушительный урожай букетов от мужской части посетителей и такое же количество злобных взглядов от женской. Послав и тем и другим воздушный поцелуй, артистка с обворожительной улыбкой удалилась за кулисы, а на эстраду бегом поднялся конферансье.
В гримерке балерина первым делом сбросила надоевшие туфли, с облегчением швырнув их в угол – честное слово, это не обувь, а пыточное приспособление, испанский сапог. На черта она вообще этим занимается? Проще будет завести богатого любовника из купцов: спать с Кшесинской уже сто лет считается высшим шиком, этим способом еще мудрая бабуля пользовалась. Но хочется видеть свои фотки в глянцевых журналах, а балерины в чистом виде никому не интересны. Желаешь «отпечататься» на обложке таблоида – изволь постоянно удивлять публику своим эпатажем. Пока что результат превосходит ожидания: куча граждан империи на улице просит у нее автограф, толком не зная, кто она такая. Это и есть популярность, на ней люди годами живут. Как сдувшийся остзейский барон Крис фон Кельми – певец, который уже двадцать лет не был в хит-парадах, но зато любая газета охотно напишет, сколько тот съел и выпил на тусовке… Чудовищно хочется курить. Заветный конверт с баблом приносят примерно через 20 минут после выступления, у нее есть чуток времени. В помещении клуба официально запрещено курить, здоровый образ жизни пропагандирует лично император. Но на то и законы, чтоб их обходить – она слиняет на лестницу, высосет папироску с ментолом и вернется обратно.
Когда Кшесинская вышла к ступенькам, обув тапочки в форме плюшевых зайцев («сменка», чтобы уставшие ноги отдохнули), ее ждал неприятный сюрприз – у перил одиноко жалась личность, одетая в черный костюм с рожками, с пристегнутым поверх плащом: один из многочисленных бесов на этой безвкусной вечеринке. Опять автограф, боже ты мой.
Черная личность скользнула к ней, робко и подобострастно вздрагивая, на ходу доставая из недр костюма блокнотик дрожащей от восторга рукой.
– Простите, – сказал «бес» бархатным голосом. – Можно попросить… ээээ…
Она была готова ткнуть в глаз этой твари папиросой. Покурить спокойно не дадут. Но ничего не поделаешь – она звезда, такова плата за популярность.
– Кому подписать? – обреченно спросила Кшесинская и полезла за ручкой.
Вместо ответа «бес» метнулся к ней за спину. Левой рукой в кожаной перчатке ей намертво зажали рот, а правой грубо сунули в нос мокрый платок. Отчаянно вырываясь, балерина непроизвольно втянула ноздрями воздух. В голову ворвался сладкий запах – лестница исчезла, «поплыв» в тумане. «Хлороформ», – успела подумать Кшесинская и отключилась.
