Человек в костюме беса вытащил из кармана запасную маску и быстро натянул ее на лицо балерины. Взяв девушку на руки, он начал спускаться вместе с телом вниз по лестнице – к безлюдному черному ходу. А если он вдруг станет «людным», то на вечеринке все в масках, оправдание же простое – мадемуазель перепила шампанского, ее срочно надо отвезти домой.
Буквально через две улицы от клуба, где только что похитили Кшесинскую, на пятом этаже офисного здания сидела Алиса фон Трахтенберг – смертельно уставшая, с черными кругами под глазами на побледневшем от недосыпания лице. Водрузив на пуговку носа стильные очки (которые не носила на публике из тщеславия), она вдумчиво изучала анализ ДНК, полученный в ходе исследования частиц «чужой» слюны, замерзшей на трупе жертвы. Срочный, сделанный «на бегу» анализ вышел неважно, основные данные выяснили поверхностно, но и этого хватило, чтобы одна вещь заставила ее всерьез занервничать. Громко постукивая карандашом по глянцевой поверхности стола, Алиса всеми силами отгоняла навязчивую мысль, насквозь просверлившую голову. Но мысль, как ей и положено в подобных случаях, вовсе не думала исчезать. Открыв папку Crime на компьютере, баронесса еще раз прочитала столбец из латинских букв и цифр: восемь лет назад во время летней практики в архиве Скотланд-Ярда она скопировала этот документ на дискету. Просто так, на память.
– Черт с ним, – неожиданно сказала Алиса. – Пусть меня все сочтут стопроцентной идиоткой, но я обязана это сделать. Хотя бы для самой себя.
Она сверилась с записной книжкой, сняла трубку стоявшего на столе факсового аппарата и набрала номер. Дождавшись соединения, Алиса вежливо произнесла несколько фраз по-английски. Получив через минуту ответ, поблагодарила и повесила трубку обратно. Взяла со стола листок с анализом ДНК, нетерпеливо вставила его в лоток факса. Ее пальцы быстро пробежались по круглым кнопкам. Дождавшись гудка, Алиса нажала Start…
Глава четырнадцатая
Omerta
(22 февраля, вторник, вечер)
Уткин почтительно склонился, целуя морщинистую руку с платиновым перстнем на указательном пальце – в самый центр толстого кольца был вставлен переливающийся гранями крупный якутский бриллиант.
– Дон Бигганов, от всей души благодарю вас за приглашение на свадьбу вашей дочери, – сказал он прерывающимся от волнения голосом. – Я очень надеюсь – первый ребенок будет мальчик.
Глава самой влиятельной московской «семьи» дон Бигганов – лысый человек лет шестидесяти, с бородавкой на подбородке и тяжелым взглядом, был одет в серый костюм ручного пошива. На его голове покоилась щегольская фетровая шляпа такого же цвета, на ногах красовались ботинки из кожи молодого жирафа.
В пальцах свободной от поцелуя левой руки он держал незажженную гаванскую сигару – из тех, что юные кубинские девушки сворачивают на собственном бедре.
По обе стороны старинного кресла под балдахином (в котором восседал Бигганов) наподобие восковых фигур замерли два человека с квадратными челюстями, держа наперевес короткие автоматы Федорова
[17]
. В четырех углах комнаты гнездились плюшевые диваны попугайских расцветок: помещение было отделано самим Джанни Версаче. Дизайнер недальновидно задолжал дону Бигганову энную сумму денег, и босс стал единственным в мире человеком, которому маэстро Версаче лично поклеил обои, побелил потолок и отциклевал паркет. К огорчению Бигганова, это было довольно давно.
– Честно говоря, дорогой Уткин, я не ожидал увидеть тебя здесь, – пыхтел он, глядя на склоненный затылок визитера. – Мы с тобой знакомы уже много лет. Но я не могу припомнить, когда ты в последний раз пригласил меня на чашку кофе. А ведь моя жена – крестная твоей дочери. Ты отклонил мою дружбу, ибо, как я подозреваю, хотел завести свою собственную «семью»…
Уткин в ужасе поднял голову, оторвав губы от надушенной руки Бигганова.
– Нет-нет, дон, что ты… как я мог… ничего подобного… это все наветы…
– Ты не нуждался в доне Бигганове, – поднял тот ладонь. – Я оскорблен в своих лучших чувствах. Вот и сейчас – ты пришел на праздник, но что ты даришь? Эксклюзивные ульи на электронном управлении? Медовую пасеку с отборным роем пчел? Я уж не говорю о серии интервью таблоидам, когда ты обвинил меня в том, что я зажимаю региональных донов, требую отчетов по каждому грамму реализованного кокаина, а также единолично заправляю финансовыми потоками «семьи». Это нарушение omerta, дорогой товарищ.
Обращение «товарищ» было особым знаком принадлежности к той или иной «семье»: так обращались друг к другу члены мафии по старой памяти, еще со времен полузабытых съездов РСДРП(б).
Дон закрыл глаза, словно священник на молитве – это был знак. Долговязый человек в серой хламиде, с полностью выбритой головой, неведомо как возникший за спиной Уткина, ловко накинул на его шею гарроту – узкую испанскую удавку. После того как гость замолк, громилы, покинув место у биггановского кресла, оперативно завернули труп в толстую полиэтиленовую пленку.
– Крови нет? – деловито осведомился Бигганов.
– Конкретно обижаете, дон, – бесцветно сказал худой человек в сером. – Я все делаю так, что не остается ни малейшего следа – вы же знаете.
Дон и в самом деле это знал. Киллер Сидоренко работал на многие «семьи» исключительно в одиночку – этого человека вызывали для особых случаев, когда надо профессионально кого-то «убрать»: от купца до министра. Убивал Сидоренко бесшумно и виртуозно. Про его работу ходили будоражащие слухи: мол, этот парень в одиночку замочил целую «семью» – в числе заказчиков называли Ивушкина. Брал он дорого, но своих денег стоил.
– Как прикажете оформить? – скучно спросил Сидоренко, доставая электронную записную книжку. – Тело – в Москва-реку или довезти до Черного моря? Бетон какой будем брать – подороже или подешевле?
– Подороже, конечно, – почесал за ухом Бигганов. – В прошлый раз взяли китайский бетон, и пожалуйста – в воде раскрошился, все трое всплыли.
Дела Бигганова между тем шли из рук вон плохо. Падали доходы от героина, стремительно дешевел ЛСД, «траву» после легализации не хотели брать даже даром. От «семьи» отпочковались сразу с десяток капо
[18]
, решив стать донами. Оставшиеся боевики на «стрелках» открыто ворчали – доном пора сделать более инициативного и молодого мафиози. Парочка особо ретивых комментаторов оказалась в Москва-реке с забетонированными ногами, но ситуации внутри «семейства» это не улучшило. Кроме того, большую конкуренцию в бизнесе составила новая «семья» – «Муттерланд», заручившаяся покровительством императорского двора: это семейство «крышевало» азербайджанских зеленщиков. На счастье босса, в «Муттерланде» начались раздоры, и трех донов нашли на речном дне с пулями в головах: семейству Бигганова удалось вернуть свои позиции на рынке помидоров и редиски. Однако в целом ситуации это не улучшило. Лавочники отказывались платить за «крышу», «толкачи» предпочитали брать героин напрямую у афганцев, стриптиз-трактиры и казино поджигали агенты соперников. Боевики Бигганова все чаще гибли в перестрелках с враждебными семействами, а капо перебегали на сторону конкурентов. Несмотря на это, Бигганов не мог признаться киллеру в своей финансовой несостоятельности: подрастерявший большую часть прежнего лоска, он по-прежнему обязан был выглядеть главным мафиозным доном империи.
