– Налицо классическое преступление, господа, – сказал Хунхуз, как бы невзначай отпихивая тершегося о штанину бегемота. – Стиль завязки детективного сюжета всем знаком, и нам как специалистам в этом жанре предстоит предугадать дальнейшие ходы убийцы и обрисовать его внешность – сообщив это полиции его величества, мы сможем обезопасить себя в наших жилищах. Лично я с высоты миллионных тиражей полагаю – преступление может раскрыть скромный чиновник по особым поручениям: все начальники либо дураки, либо сами причастны к планированию убийств.
– Не соглашусь, Морис, – прервала его Невцова, подхватывая на руки отвергнутого бегемота. – Убийства в состоянии раскрыть ТОЛЬКО женщина, так как именно она замечает вещи, незаметные мужскому глазу. По пути она, конечно, опрокинет на себя кипящий чайник и сядет жопой в торт, над чем все очень-очень будут смеяться, но в итоге замочит весь криминал. Самые лучшие следователи – это непрофессионалы, господа. Жандармы способны лишь щеки надувать. Пустите туда домохозяйку, и она мигом все распутает.
Гости позволили себе улыбнуться, пускай и довольно скептически.
– Ничего подобного, – затравленно озирая гостиную, стены которой в деталях отображали похороны бога Озириса, сообщил Михаил Злоглазов, автор хитового антидворянского романа «Лох-Несс» о гламурных и понтоватых лохах, работающих водолазами на дне таинственного шотландского озера. Злоглазов происходил из успешных купцов, поставлявших с астраханского рынка оптовые партии осетрины. Год назад его приятель, известный плейбой барон фон Блюмберг, поспорил, что раскрутит на медийном рынке даже оберточную бумагу. Злоглазов так и сделал – накатал «Лох-Несс» на оберточной бумаге всего за неделю: книга с тучей ошибок (слово «говно» там было написано через «а») мгновенно стала суперхитом. Сумбурность и ошибки ловкий фон Блюмберг превратил в достоинство автора: мол, это и славно – парень пишет, можно сказать, «от сохи». После этого Злоглазов написал еще три романа, и заделался мегаписателем, окончательно забыв про осетрину. Любые наезды критиков на книгу Злоглазов объяснял просто – они сами лохи и страшно ему завидуют, а дворян на дух не принимал, называя их «сыклом». Дворяне в ответ обижались и в онлайн-дневниках «Живого журнала» именовали Злоглазова «бычьем». На балах в Кремле фрейлины шептались: дескать, Злоглазов – спецпроект министерства двора, придуманный лучшими аналитическими умами империи для хитрой задачи: через бестселлеры популяризировать идею самодержавной монархии. Сам Злоглазов эту информацию не опровергал – не исключено даже, что он распускал подобные таинственные слухи лично, дабы увеличить персональную значимость.
– Все это похоже на информационный терроризм, – продолжал Злоглазов. – Вы смотрели фильм «Хвост виляет собакой»? Вот и тут, похоже, то же самое. Может, и убийств никаких нет, а все это организуют пиарщики в известных целях? Вы помните, как мочили помазанника Божьего на заре его карьеры?
Злоглазов с чувством перекрестился на написанный маслом величавый портрет государя – с андреевской лентой через плечо, при золотых эполетах: совсем как в кабинете у продюсера Леопольда фон Брауна. С единственным отличием – корону на этой картине император держал в руке под локтем, как будто пришел к Невцовой в гости и искал место, где ее можно повесить на гвоздик. Остальные, глядя друг на друга, быстро сотворили крестное знамение – воздержался только слывший республиканцем Морис Хунхуз: он лишь сделал пальцами загадочные жесты, словно изображал кальмара.
– Господа и Mesdames, я сама происхожу из департамента полиции и мне обидны инсинуации в адрес наших доблестных органов, – заявила писательница Марина Александрова, ее глаза казались огромными из-за больших стекол роговых очков. – Но я согласна с Викушкой: преступление обязана раскрыть женщина. Мужчины по своей сути – тупые и грубые волосатые животные, которые только путаются под ногами у женщин, мешая им своим свинством изящно распутывать подобные дела.
Коллеги промолчали, всем было отлично известно: секунд-майор Александрова работала в бухгалтерии департамента полиции, и если что там распутывала, так это тонкости в ведомостях по выдаче жалованья. Читатели, однако, были твердо уверены – свою героиню, пристава Карьерскую, щелкавшую бандитов, как орехи, Александрова полностью списала с себя.
Сидевший в углу творец модного романа «Атаман Семенов и пустошь», а также хита прошлой осени «Кайзеррайх W» Павел Левин предпочитал слушать по плейеру тибетские молитвенные напевы «Ом мани падме хум», пряча присыпанное пудрой лицо за черными очками. Он вообще не понимал, зачем пришел сюда – в компанию этой непонятной шушеры, которую попросту презирал. Впрочем, «шушера» платила ему тем же – за нелюдимость, нежелание тусоваться на телевидении и игнорирование приемов в царском дворце. Более того – как-то раз государь пожаловал ему соболью шубу со своего плеча, а Левин взял и не явился за ней, так эту шубу в кремлевском хранилище моль и съела. Спустя какое-то время Левин исчез из пирамиды Невцовой, как будто его там и не было – впрочем, его отсутствия никто не заметил. Стайка молодых длинноногих писательниц, вслед за Смелковой бросившихся осваивать гламурную нишу «трехрублевского романа» про утомленных баблом, Куршевелем и купцами первой гильдии юных барышень, открыто радовалась устранению главной конкурентки. Каждая блондинка-райтерша страстно желала занять ее место и мечтала только об одном – чтобы маньяк зарезал еще штук десять ее соперниц.
– Лучше бы на это дело подписался какой-нибудь спецназовец, – задумчиво пробурчал бородатый мужик в пропахшем махоркой тулупе – это был Савелий Машков, автор-самородок из сибирских крестьян. Его перу принадлежал сериал «Пираньи» – про крутого сотрудника жандармерии и борьбе с рыбами-мутантами на Амазонке. – Он бы сразу перемочил всех, кого только можно, а потом бы уехал на «мерсе» с сисястой красоткой.
Машков славился невниманием к текстам своих книг. Жандарм у него был то полковником, то секунд-майором, и в новом романе младше, чем в старом. Впрочем, этим грешили практически все. Невцова однажды перепутала июнь и июль местами – и ничего, прокатило, даже критики не заметили. Ловить писателей за жабры было бесполезно: они пафосно объясняли ошибки авторским видением (а Невцова вообще ничего не объясняла) и тем, что их книги не должны соответствовать точностям реальной жизни, иначе на каждой странице пришлось бы рассказывать про поход главного героя в туалет. Да и среднеимперскому читателю было по большей части плевать на детали и соответствия в книгах – он ждал бурной интриги и развития сюжета.
– Так на чем же мы все-таки остановимся, господа? – нетерпеливо отставил в сторону чашку Морис Хунхуз. – Неужели у нас нет никаких идей, кем может являться убийца, зарезавший этой ночью несчастную Ксюшу Смелкову?
Увядшая дискуссия немедленно приняла новый оборот. Невцова с пеной у рта утверждала: маньяком является уголовник с докторским образованием, при этом разведенный женоненавистник. Хунхуз считал: в деле замешан монах мистического церковного культа, Машков упирал на братков и торговцев наркотиками, Александрова намекала на жандармского «оборотня в погонах». Свою лепту внес и популярный автор-фантаст Алексей Чесноченко, автор хитовой повести «Утренняя вахта» – он назвал убийства «ритуальными» и выдвинул версию: Москва является полем битвы сверхъестественных существ, которым необходимо питаться свежей человеческой кровью. После часа хрипов, криков и споров писатели все же сумели составить на компьютере фоторобот возможного маньяка-убийцы.
