Я верила, что моя жизнь сможет обрести иной смысл; Якоб ухватился за возможность провести время несколько иначе, нежели в усыпительных и нескончаемых дискуссиях в Федеральном совете.
То, что для него было всего лишь развлечением, пусть и рискованным, для меня оказалось непростительно жестоким проявлением себялюбия и нарциссизма.
Неверность мужчины коренится в его генетической системе. А женщина изменяет, потому что не обладает должным достоинством и, отдавая свое тело, отдает неизменно и частицу своего сердца. А это – настоящее преступление. Это хуже, чем ограбить банк, потому что если когда-нибудь измена вскроется (а она вскроется непременно), то нанесет семье ущерб невосполнимый.
Для мужчины это – всего лишь «дурацкая ошибка». Для женщины – духовное убийство всех, кто окружает ее нежностью, кто поддерживает ее как мать и жену.
И мне легко представить себе, как Якоб лежит рядом с Марианной – в точности так, как я лежу сейчас рядом с мужем. Он озабочен совсем другим – перебирает в голове намеченные на завтра дела, встречи, переговоры, плотнейший рабочий график. А я, дурища, гляжу в потолок и вспоминаю каждое мгновение сегодняшнего свидания, снова и снова прокручиваю этот порнофильм, в котором сыграла главную роль.
Вспоминаю, как, глядя в окно, захотела, чтобы кто-нибудь подсматривал за нами в бинокль и, быть может, возбуждался при виде того, как меня, униженную, покорную, употребляют в зад. Как меня заводила мысль об этом! Просто сводила с ума и поворачивала какой-то совершенно неведомой до сей поры гранью…
Мне тридцать один год. Я давно уж не ребенок и была уверена, что ничего нового мне уже о себе узнать не доведется. Вышло не так. Я оказалась тайной для себя самой, я открыла какие-то шлюзы и собираюсь идти дальше и испытать все, о чем прежде только слышала или читала – мазохизм, групповой секс, фетиши, словом, все-все!
И я не могу сказать: «Больше не хочу. Я не люблю его. Все это была игра воображения, порожденная моим одиночеством».
Может, я и вправду не люблю его. Люблю не его – люблю то, что он сумел пробудить во мне. Он обращался со мной без капли уважения, он растоптал мое достоинство и, не смущаясь, сделал именно то, что хотел, пока я в очередной раз старалась доставить кому-нибудь радость.
И мое сознание двинулось куда-то и оказалось в каком-то тайном и неведомом месте. На этот раз я стану госпожой. Я, возможно, еще увижу его наготу, но теперь уже я буду приказывать, я привяжу его за руки и за ноги к кровати, сяду ему на лицо и заставлю вылизывать до тех пор, пока бесчисленные оргазмы не доведут меня до изнеможения. Вслед за тем переверну его и проникну в задний проход сперва одним, потом двумя, а потом тремя пальцами. Он будет стонать от боли и наслаждения, а я свободной рукой – мастурбировать его, чувствуя, как теплое семя течет по пальцам, которые я буду облизывать поочередно, а потом вытру о его лицо. Он попросит еще. А я скажу – довольно! Здесь решаю я.
Перед тем как уснуть, я два раза подряд довожу себя до оргазма.
* * *
Все как всегда: муж читает с экрана новости; дети уже готовы отправляться в школу; солнце заглядывает в окно, а я делаю вид, будто безумно озабочена домашними хлопотами, хотя на самом деле умираю от страха – как бы кто чего не заподозрил.
– Кажется, ты сегодня повеселей.
Не кажется. Так оно и есть. Но виду подавать нельзя. То, что произошло вчера, опасно для всех, а для меня – в первую очередь. А нет ли в словах мужа какого-то скрытого намека, второго смысла? Сомневаюсь. Он верит всему, что я говорю. И не потому, что глуп – далеко нет, – а потому что доверяет мне.
И от этого я раздражаюсь еще сильней. Потому что я не та, кому стоит доверять.
Нет, вернее: я – та. Мне можно доверять. Но в отель меня привели неведомые мне обстоятельства. А это разве оправдание? Да нет, конечно. Ни в малейшей степени это меня не извиняет – никто не тащил меня туда насильно. Разумеется, я могу завести старую песню о том, что страдаю от одиночества, что вместо столь нужного мне внимания получаю лишь понимание и терпимость. Могу сказать самой себе, что нуждаюсь в том, чтобы стать более дерзкой, более конфликтной и чаще спрашивать себя, что я делаю. Могу отговориться тем, что такое случается со всеми, пусть хотя бы и в мечтах.
Но по сути все случившееся очень просто – я переспала с Якобом потому, что безумно хотела переспать. И больше ничего. И не нужно никаких интеллектуальных или психологических оправданий и объяснений. Хотела с ним трахнуться. И точка.
Знаю людей, которые вступают в брак ради надежности, положения, денег. Любовь в этом списке – на последнем месте. Я, меж тем, вышла замуж именно по любви.
Тогда почему же я сделала то, что сделала?
Потому что страдаю от одиночества. А почему я страдаю от одиночества?
– Как хорошо видеть тебя счастливой, – говорит он.
Отвечаю: да, я в самом деле счастлива. Такое чудесное осеннее утро, дома все хорошо, прибрано и чисто, а со мной – тот, кого люблю.
Он поднимается из-за стола, подходит, целует меня. Дети, хоть и не вполне понимают наш разговор, хохочут.
– Я тоже – с той, кого люблю. Но почему именно сейчас…
А почему бы и нет?
– Сейчас утро. Хочу, чтобы ты повторила мне эти слова ночью, в постели.
Боже мой, кто же я такая? Почему я говорю это? Для того чтобы он ничего не заподозрил? Почему не веду себя так, как всегда, как полагается хлопотливой матери семейства, радеющей о благополучии близких? К чему эта демонстративная нежность? Такая чрезмерность может вызвать подозрения.
– Я бы не смог жить без тебя, – говорит он, вернувшись на свое место за столом.
Я пропала. Но, как ни странно, не чувствую себя ни капельки виноватой в том, что случилось вчера.
* * *
Когда прихожу в редакцию, шеф осыпает меня похвалами. Мой материал утром был опубликован.
– Множество звонков и электронных писем – все в восторге от истории про таинственного кубинца. Люди хотят знать, кто он такой. Если он разрешит дать свой адрес, то надолго обеспечит себя работой.
Кубинский шаман! Если он прочтет очерк, то убедится, что ничего подобного не говорил мне. Я все взяла с сайтов о шаманизме. Судя по всему, мой кризис затронул не только супружество – кажется, я начинаю терять профессионализм.
Рассказываю шефу, как кубинец в какой-то момент взглянул мне в глаза и пригрозил большими неприятностями, если выдам, кто он. Но шеф отвечает, что верить этим угрозам не стоит, и спрашивает, могу ли я дать адрес одному-единственному человеку – его жене.
– Она переживает стресс.
Да кто его не переживает? Все поголовно, включая самого шамана. Ничего не обещаю, но переговорю с ним.
Но шеф настаивает, чтобы я позвонила немедленно. Ладно. Звоню. И – вот неожиданность: кубинец благодарит меня за то, что сдержала слово и не раскрыла его инкогнито. Хвалит мою компетентность. Говорю спасибо, рассказываю, какой резонанс вызвала статья, и спрашиваю, можем ли мы условиться о новой встрече.
